Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
П а в л о в (смягчившись). Всегда вам что-нибудь кажется (выходит в вестибюль).
В вестибюле трое юношей. Двое из них в студенческих куртках, третий — Семенов, в косоворотке, вихрастый, большеголовый.
П а в л о в (сухо). Чем могу служить, господа?
Некоторое замешательство. Прием не очень-то любезный.
С е м е н о в (срывающимся голосом). Мы, Иван Петрович, от имени студенчества. Мы знаем, что вы строите лабораторию. Ну, и что У вас… в общем, нехватает средств. Мы
Семенов не решается почему-то сказать, деньги, и протягивает папку.
П а в л о в (грозно). Вот как? А кто же вас, милостивые государи, на это уполномочил?
С е м е н о в (смутившись). Никто. Мы сами. Денег ведь вам все равно не дадут. В общем, мы все понимаем. Вот! (Протягивает папку.)
П а в л о в. Спасибо, господа. (Откашливается, точно что-то перехватило ему горло.) Душевное вам спасибо. Но только денег я взять не могу. Я знаю, что такое студенческие деньги. А вот подписные листы мне пришлите. Это мне дорогая грамота будет.
С е м е н о в. Нам так хотелось… принять участие.
П а в л о в (улыбнувшись). Вы что ж, медик?
С е м е н о в. Да.
П а в л о в. Ну вот и хорошо. Кончите — милости просим. Наши двери открыты.
Он протягивает руку, прощаясь, смотрит им вслед, и сосредоточенное его лицо смягчается.
Варвара Антоновна с улыбкой наблюдает за ним.
П а в л о в. А? Каковы? Жаль, господина Петрищева здесь не было.
В кабинете.
П а в л о в. Иногда мне кажется, что мы одиноки, что наша лаборатория только островок в чужом мире. Душно стало в России, душно! Павлова забаллотировали? Превосходно! А у юродивого, у братца Иванушки, две тысячи посетителей на Крестовском. Это же бред… Но вот сегодня эта молодежь… Вы молодец, что привели их ко мне. (Задумчиво.) А однажды, может быть, и вы уйдете и будете писать статьи в газетишки.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Никогда!
И это звучит у нее с такой силой и искренностью, что Павлов изумленно всматривается в лицо смутившейся почему-то Варвары Антоновны.
П а в л о в. Ну, ну, не зарекайтесь.
Н и к о д и м (входя). Доктор Званцев вас спрашивает.
П а в л о в (изумленно). Что? Званцев? Что ему нужно?
Н и к о д и м. А этого уж не знаю. Только они самые.
П а в л о в (усмехнувшись). Ну, что ж, проси!
Входит Званцев. Увидев Варвару Антоновну, останавливается у порога.
З в а н ц е в. Я хотел бы видеть вас одного…
Павлов удивленно пожимает плечами. Варвара Антоновна выходит. Званцев садится у стола и сидит, уставившись в какую-то одному ему видимую точку. Павлов удивленно наблюдает за ним:
— Простите, но я занят…
З в а н ц е в (как бы очнувшись). Да, да, я не осмелился бы беспокоить вас, если бы это не было для меня так важно… Все эти годы меня ведь тянуло к вам… Да, да, вы меня преследовали… своими лекциями, опытами. Ну что ж… они превосходны.
П а в л о в. Не понимаю… Не так давно вы болтали там какую-то чепуху.
З в а н ц е в (махнув
П а в л о в. Ни черта вы не поняли, Глеб Михайлович. Человек — это великолепный организм, равного которому не создавала природа. Это высочайшая точка развития жизни. И он бессмертен, если хотите, как бессмертна жизнь. Он бессмертен в делах, в человечестве… Ну, а вы можете красть серебряные ложки. Это ваше дело.
З в а н ц е в (вскочив). Человечество? Вздор! Сентиментальная идейка. Кто пустил в ход это дурацкое слово? За ним пустота! Да ведь вы и сами не верите… Но боитесь признаться. Человечества нет. Есть один человек. И он всегда один — от рождения и до смерти. И всегда несчастлив. Человечество?! Ведь вот вас забаллотировали недавно. Вас — великого ученого! (Нервно хохочет.) А вы говорите — человечество. Толпа! И вы тоже одиноки… И тоже несчастливы. Мне вы можете открыться. Толпа и одинокие умы — вот к чему я пришел… И я первый протягиваю дам руку!
Павлов, заложив руки за спину, оглядывает Званцева:
— Как же это вы дошли до такого… величия, Глеб Михайлович? Запутались и тащите за собой мир в болото… Чепуха! Мир ясен и прям… Это у вас расстройство координации. В сверхчеловека играете? Несерьезно и неинтересно. Плохая литература. И, к тому же, у немцев одолженная.
З в а н ц е в. Несерьезно? Посмотрим… Постараюсь вам доказать. Может, это вас убедит!.. Я докажу, что значит свободная воля!
Павлов остается один у стола, оглядывается. В комнате стоит дым. Званцев курил. Павлов подходит к двери, распахивает ее настежь. Раскрывает окно, выходящее в сад, и в это время из сада доносится сухой и короткий звук револьверного выстрела. Изумление на лице Павлова… Не ослышался ли он? Вдали видны люди, бегущие к беседке.
Сухим и брезгливым становится лицо Павлова. Он медленно закрывает окно.
В дверях появляется испуганный Никодим.
— Беда, Иван Петрович. Званцев-то…
Павлов проходит коридором мимо лабораторий. При его приближении смолкают разговоры, взволнованные и тревожные взгляды сотрудников провожают его. А он все идет и идет, и только непривычно замкнуто и сухо его лицо.
Камера. Варвара Антоновна накладывает баллон на фистулу собаки, стоящей в станке. Испуганно и тревожно всматривается в лицо Павлова.
П а в л о в (сухо). Ну как у вас, готово?
В а р в а р а А н т о н о в н а. Да, можно начинать.
Павлов молчит. Варвара Антоновна оборачивается к нему.
П а в л о в (тихо). Какой негодяй? Всей его скудной жизни хватило только на то, чтобы, уходя, хлопнуть дверью. Отомстить! Кому и за что? Глупец! Нет, судари мои, мы все равно пойдем дальше. Пойдем! А слабые пусть уходят!
Павлов пристально и гневно смотрит на Варвару Антоновну, точно ожидая увидеть в ней признаки этой слабости. Та понимает этот безмолвный вопрос.