Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Идет «Смерть Пазухина», а у меня в кабинете, когда я пишу это письмо, Качалов с Бакалейниковым повторяют монолог под музыку из «Эгмонта». Для концерта (Музыкальной студии), который будет сначала в студии театра (бывшей 2-й), а {321} потом в Консерватории, Бетховенский концерт[666], У меня в кабинете стал-таки пианино.
Милый Федор Николаевич, Вы не имеете представления, сколько я занят. Знаете, несколько раз завидовал Вам, так и говорил, что вот если бы можно было на месяц поменяться с Вами (если только у Вас в комнате тепло и чисто). Неравномерно распределяет судьба. Чего бы Вы не дали и чего бы мы не дали, чтоб Вы
В театре работают очень много, а радости как-то нет. Что-то не вижу, чтоб и другие чувствовали… Хотя мирно, тихо, работливо, очень спокойно и хорошо дисциплинно… А радости не чувствуется… Не разберешь, куда она притаилась.
Обнимаю Вас, милый Федор Николаевич.
Екатерине Николаевне скажу, что послал Вам от нее поцелуй, она будет довольна.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
Юстинов уехал на время в Кисловодск, очень он истрепался от забот.
408. А. В. Луначарскому[667]
14 октября 1924 г. Москва
Москва, 14 октября 1924 года
Ввиду заявления Главреперткома о необходимости переделок или поправок в представлении «Синей птицы» Метерлинка Дирекция поручила состоящей в Художественном театре тов. Муравьевой выяснить подробно требования Главреперткома. В результате продолжительного совещания тов. Муравьевой с В. И. Блюмом купюр и переделок в «Синей птице» оказалось так много, что театр стал перед невозможностью давать пьесу в этом виде. Достаточно указать, что В. И. Блюм предъявил требование выкинуть всю картину «Лазоревого царства»[668].
Театру понятна идеологическая точка зрения Главреперткома, которую и тов. Муравьева передает очень четко. Однако в данном случае между театром и Главреперткомом имеется принципиальное расхождение. Дирекция театра не считает себя {322} вправе вступить на путь спора в данном формальном случае с учреждением, поставленным Наркомпросом во главе руководства репертуаром театра. Тем более что расхождение это очень глубоко и захватывает собою вообще понимание того влияния, какое театр имеет и может иметь на зрителя, хотя бы и совершенно юного. Дирекция театра полагает, что влияние театра находится совсем не в той психологической плоскости, как это рассматривается учреждениями с цензурными полномочиями. Повторяю, сейчас я не нахожу возможным выступать с возражениями. Но вынужден заявить, что при требуемых В. И. Блюмом купюрах спектакль по соображениям художественной цельности идти не может. Ряд поправок и купюр, предложенных В. И. Блюмом, приняты к исполнению, но осуществить их все и в особенности отказаться от «Лазоревого царства» значит до такой степени исказить художественные образы Метерлинка, что благороднее снять пьесу с репертуара.
Между тем положение театра сейчас близится к катастрофическому, и я, в качестве директора МХАТ, не знаю, как мне поступать.
С глубоким уважением и преданностью
Вл. Немирович-Данченко
409. А. Я. Таирову[669]
12 декабря 1924 г.
12 декабря 1924 г.
Дорогой Александр Яковлевич!
Шлю Вам сегодня самый искренний, дружеский привет — от театра и от себя лично. Передайте такой же Алисе Георгиевне[670]. Обнимаю Вас.
Вл. Немирович-Данченко
{323} 410.
31 января 1925 г. Москва
31/I 1925 г.
От МХАТ благодарю Василия Васильевича Лужского за хлопоты об устройстве вечера в пользу Чеховского музея[672]. Это был моральный долг на душе МХАТ, который Василий Васильевич и помог уплатить, взяв на себя и инициативу и все хлопоты.
Благодарю и всех участвовавших в этом вечере.
В. Немирович-Данченко
411. К. А. Треневу[673]
27 марта 1925 г. Москва
Телеграмма
Репетиции идут горячим ходом, работаем с большим увлечением. Сила и значительность трагедии не допускают малодушной торопливости, легкомысленной небрежности. Генеральные предполагаются на пасхе. Ваши опасения, что спектакль потеряет от малого количества представлений в текущем сезоне, ошибочны. Ваше присутствие вообще очень желательно[674]. Шлем искреннейший сердечный привет.
Немирович-Данченко
412. Музею Художественного театра[675]
17 апреля 1925 г. Москва
17 апр. 1925 г.
Как передать чувства мои в этом музее? Сложные, острые, трогательные… Меньше всего волнует меня, — говорю подумавши, искренно, — меньше всего благодарю я за то, что музей как бы увековечивает меня лично. Правда, я и сам удивлен при виде пройденного пути. Но мое честолюбие никогда не заходило так далеко, так сказать, за пределы моей жизни. Больше, гораздо больше волнует меня, что для будущего не исчезнут искания и достижения нашего дорогого театра хотя {324} бы в виде исторически-библиографическом, что не исчезнет след его в образах деятелей и артистов, отдававших театру все свои лучшие, благороднейшие силы, все свои заветнейшие мечты. Когда-нибудь изучающие пути русского театра, горячие любители его, остановятся перед этими фотографиями, именами, рукописями, письмами и добрыми мыслями помянут беззаветно пронесшиеся жизни.
И вот что меня больше всего наполняет чувством трогательной благодарности [при] обозрении музея, — это то, что собиратели его, устроители сумели сотворить памятник самому главному, что составляло силу нашего театра, — любви, в него вложенной. Любовь была и цементом и воздухом дела.
И для того, чтобы музей сохранил эту общую любовь, нужно было самим устроителям музея так крепко, так глубоко, так трогательно любить наш театр.
Вот за это больше всего хочется благодарить их — имя же их не забудется в Музее.
Вл. Немирович-Данченко
413. В. В. Барсовой[676]
16 мая 1925 г. Москва
Многоуважаемая
Валерия Владимировна!
В день пятилетия Музыкальной студии все мы с чувством самой теплой благодарности вспоминаем всех, кто своим добрым и талантливым участием помогал делу студии на первых, труднейших шагах ее пути[677].
С искреннейшей признательностью
Вл. Немирович-Данченко