Избранные проекты мира: строительство руин. Руководство для чайников. Книга 3

Весто Сен Сейно

Планируя ночлег, Хиератта выбрал расщелину с какой-то мелкой нудной запрудой на дне, из которой торчали шапки кустов. Ручей лениво двигался, шевеля космами на дне и расходясь кругами на поверхности. Хиератте так понравился этот живописный натюрморт, что он решил вообще застрять здесь до следующего полнолуния.

Купание в горной реке предполагало, что прежде чем перейти к собственно погружению в быстрые и непредсказуемые стремнины, следовало найти, за что-то зацепиться. Потом следовало убедиться, что то, за что ты держишься, действительно надежно сидит в грунте и тебя не смоет вместе с ним и со всем остальным. Хиератта так устал от всего этого, что подвернувшаяся милая картинка со скромным притихшим ручьем и маленькой запрудой оказалась весьма кстати.

Заросший елками отвесный берег по другую сторону расщелины выглядел неприступным, обрывистый берег по эту сторону кончался сочной полянкой, как раз пригодной, чтобы без труда развернуть

технику. В глухом лесу кто-то далеко ухал, рядом с деловым видом натужно жужжали шмели и пчелы, перемещаясь с одного цветка на другой, словно дело не шло к глубокому вечеру. На поверхности воды временами что-то плескалось. Первобытный нетронутый мир не изменился. Он не притих, напряженно выжидая, не подсовывал ловушки вроде спрятанных в траве топей и деревьев, и это было необычно. Конечно, Хиератта слышал это поверье насчет местных тихих прудов, в которых водится бог знает что и что в воде нельзя плескать руки, чтобы не разбудить неприятности. Неприятностей хватало всем, поэтому поверье соблюдали да же, кто не верил ни во что. Грамотные люди в качестве возможных объяснений добавляли сюда логически обоснованные, подкрепленные последними данными науки дополнения насчет какого-то газа с метаном и другим вздором, делая фольклор лишенным перца, многие придерживались того же мнения, что есть вещи, от которых умников следует держать как можно дальше. Встав на краю обрыва и сделав глубокий вдох, Хиератта закрыл глаза и привычно провалился в темную яму медитации. В нескольких метрах под ним вода выглядела черным зеркалом, в котором отражалось небо. Перед глазами еще стояло это темное зеркало, потом его стало много. Так много, что он открыла глаза, чтобы не уснуть. Прямо над головой висело какое-то невзрачное созвездие, расположение звезд обещало горячий день. Ничего себе, подумал он, и сделал глубокий вдох, окончательно покидая состояние транса. Вот за что он любил лес и всё, что с ним связано. Выглядело так, словно кто-то вычеркнул из дня вечер. Дальше по программе предполагалась продолжительная разминка основных групп мышц с растяжкой и стоянием на руках, после чего ждала самая приятная часть.

Смыв настоянный пот водой из ручья, он посвятил себя приготовлению праздничного стола. Это был ритуал, несущий особое послание уходящему дню. Он не знал, в чем состояло это послание, но им обоим было хорошо.

Закончив ужин и вымыв посуду, Хиератта захватил из кабины полотенце и снова спустился к воде.

Он смотрел на поверхность пруда, где расходились круги и лежали обрывки тумана, и думал, чем достать рыбу, не прибегая к монотонному сидению с традиционной удочкой и комарами. Предупреждение соблюдать при чистке зубов осторожность добавляло местному фольклору элемент урбанизма: воду лучше было не беспокоить, как говорили, плескание зубной щеткой могло иметь жуткие последствия. В чем могла состоять жуткость таких последствий, мнения расходились. Как всегда, истории под ночной костер сводились к покойникам.

Закончив процесс грамотной, по науке, чистки зубов с использованием как вертикальных движений с внешней и внутренней части поверхности зубов, так и продольных операций, а также собственно граней, подверженных наибольшей нагрузке, он тщательно, в несколько приемов прополоскал рот и ополоснул руки. Он бы уделил внимание и зубной нити тоже, однако не сегодня, было уже слишком поздно. Наверное, в пределах всего мира Властелина Колец и еще дальше он был единственный, кто пользовался зубной нитью и пластинками, подаренными дантистом.

Поплескав в воде щеткой, он какое-то время смотрел на поверхность воды, на которой отражались крупные звезды, ожидая, не появится ли что-нибудь, но ничего не появлялось. Потом ополоснул руки и, отряхивая капли, поднялся. Засунув в рот конец зубной щетки, он постоял, задрав подбородок и подробно изучая звезды над головой, медленно вытирая ладони переброшенным через плечо полотенцем. Затем пошел выбираться наверх, ища в темноте, куда ставить ногу и все равно путаясь в траве. Было так темно, что он с трудом находил дорогу, оскальзываясь, чертыхаясь и не в силах оторвать глаз от вида звездного неба. Он никак не мог угадать расположение созвездий. Впереди ждал долгий крепкий сон, который бывает только на природе.

Звезды со скукой мерцали, предвещая близкое утро. Хиератта подумал, что если здесь заблудиться, то этот вид над головой ничем не поможет. Он реально не видел в них что-то, что бы напоминало путь домой. Кусок старой вытертой на углах карты в этих предгорьях лучше было не терять.

Обойдя технику, он собрался подняться в кабину, но не закончил движение.

В паре десятков шагов за дальним концом полуприцепа, едва различимый в почти абсолютной темноте, кто-то сидел. Он мог бы поклясться, что больше всего очертания профиля напоминали не то вырванное из земли что-то, сидящее на корточках, не то крепко задумавшуюся бабку. Свесив с колен чудовищные несоизмеримо длинные конечности, сидевшая фигура

словно не могла оторвать взор от того, что находилось в непосредственной близости прямо под ней, погрузившись в мысли. На деле видно там не было ничего. Хиератта и раньше удивлялся, насколько сила воображения могла дорисовывать детали, когда не могло опереться на факты. Выглядело так, словно сидевший отрешенно пялился во что-то, видимое лишь ему. Только почему-то объектом своего отстраненного внимания выбрав дальний мост прицепа. Воображение уверенной рукой мастера принялось дорисовывать все новые и новые подробности, не на шутку расходясь и теряя чувство меры. Оно и раньше умело создавать проблемы, но сейчас от его игр делалось не по себе. По спине от затылка до поясницы против воли полз холодный озноб.

Взяв себя в руки, Хиератта сделал несколько шагов в сторону обрыва, и рельеф очертаний тут же распался на пятна травы и края обрыва.

Над ухом с неторопливым нудным зудением прошел комар. Это зудение обещало на завтра тепло и солнце. В остальном в лесу было тихо. Покачав головой, Хиератта открыл дверцу, забрался в теплое уютное нутро кабины и изнутри запер обе двери.

3

Заглушив двигатель, переведя рычаг передач в положение первой скорости, вынув ключи из замка зажигания и забрав рюкзак, Хиератта выбрался из кабины и спустился на замерзший грунт. Над черным лесом висела синяя луна. Она почти не отличалась от той, что он видел над другим горизонтом и совсем другим лесом. Дальше лежал Дикий Мир. Горизонт уходил резко на подъем, туда, где начинались настоящие горы и куда предстояло добраться еще засветло. Но Хиератта решил эту ночь провести под крышей. Груз никуда не уйдет. Он всегда делал так на особо сложных участках перехода. Хороший отдых сам по себе давал преимущество перед обстоятельствами, которые смущали других. Весь карго состоял из бревен, здесь их обычно не крали, и Хиератта остановился у стабулария, чтобы размять ноги и неимоверно затекшую задницу. Было самое начало полуночи.

Стабуларий «Гарцующий Гоблин», как его обозвавли пришельцы, последний на Периферии и единственный в Дырявых Горах оплот гуманизма, славился здоровой домашней пищей и находился настолько далеко от света цивилизации, что в нем даже громко смеялись. Все слышали о недавно официально введенном запрете аплодировать в публичных местах, и потому хлопали тут особенно охотно. Хиератта делал уже здесь один раз остановку, его накормили так вкусно, что он решил останавливаться здесь регулярно. Обычно он не ел ничего, что не готовил своими руками, но для местного хозяина сделал исключение. Тот так следил за чистотой тарелок и качеством местной воды, что в конце концов получил себе на входные двери зеленый лист папоротника, местный символ экологического благополучия. Теперь это была редкость. Снег под подошвами мокасин весело скрипел, из низких плотно задвинутых хмурых окошек не сочилась даже капля света. Мрачные углы и крыши строений высились дальше, словно мертвый фон декораций. Было непонятно, то ли там никто больше не жил, то ли все уже спали.

На дверях висело объявление, в котором в раздраженных тонах предлагалось не беспокоить полы заведения своими альпинистскими ботинками. Хиератта толкнул тяжелую дверь и понял, что уйти отсюда удастся не скоро. В нос ударил крепкий запах чесночных блюд с мясом, грибами и чем-то еще, возбужденные лица что-то разглядывали на голом деревянном полу. Один чертил ножом, все ждали, кто-то кашлял, здесь открыто смеялись, держа крепкие трудовые локти на столах. В заведении стоял обычный гул обычного сброда, который был у себя дома. Хиератта непроизвольно поморщился, заметив в углу над стойкой новенький плоский сияющий стеклом прямоугольник. Согласно последней резолюции центрального телевидения, телевизионный приемник предписывался теперь для каждого публичного заведения в качестве обязательного источника новостей для населения. Несколько голов за стойкой смотрели в направлении экрана, динамик что-то бубнил, но что именно, было не разобрать. По экрану бегали полосы и какие-то люди. Его еще не успели сломать.

Хиератта тоже сел за стойку на свободное место и сразу стал высматривать местный контингент на предмет аномалий. Аномалий здесь оказалось столько, что он решил вначале поесть.

За стойкой обсуждали давно устаревшие новости. Все слышали о распоряжении властей взрывать покинутые поселения. Ходили слухи о каком-то шагающем городе, который будто бы был заодно с террористами, таскался по пятам за подразделениями федеральных частей, прикидываясь пустым покинутым селением, а ночью делал свое черное дело. Власти обещали разобраться. Никто не говорил вслух, что такое невозможно, но никто не понимал, как такое возможно. Кто-то, явно с академическим прошлым, выдвигал гипотезу, что это как ничто иное впервые наглядно доказывает теорию, что мир – это лишь математическое ожидание: ни одно видимое изменение структуры материи на деле не является локальным – оно всегда изменяет время.