Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Порой разговор касался будущего немецкой литературы.
— Я хорошо представляю себе эти книги, — говорил Макс. — Они отразят то, что происходит сейчас в Германии. А это значит — они покажут нам немецкий народ просыпающимся к новой жизни. Вот увидите: у нас скоро появится очень много писателей. В литературу придут рабочие, инженеры, крестьяне. Они опишут свою жизнь в годы величайшего исторического перелома, происходящего на наших глазах. Это будут книги, полные борьбы и страсти.
Болер скептически улыбнулся:
— Неужели вы думаете, что писать книги — это то же самое, что делать автомобили или мясорубки?
— Нет, этого я не думаю. Но я уверен, что мы скоро создадим в Германии такие условия жизни, когда каждый действительно талантливый человек сможет проявить себя в полную меру.
— Посмотрим, — ответил Болер. — Во всяком случае, я с удовольствием почитаю такие книги. Боюсь только, что долго придётся ждать…
— Придёт время, — поддразнивал Макс Болера, — когда и вы не сможете молчать.
И действительно, писатель в последнее время очень внимательно присматривался ко всему происходящему в городе. На недостаток информации и материала для размышлений Болер пожаловаться не мог. Он получал много газет и журналов. У него в кабинете стоял мощный радиоприёмник, принимающий почти все страны мира. О жизни Дорнау он тоже имел полное представление. Ведь у него не осталось никаких других обязанностей, кроме разговоров с людьми, наблюдений и прогулок по городу. Трудно было представить себе, чтобы какое-нибудь событие в Дорнау не привлекло к себе внимания Болера. Его сутулая фигура появлялась всюду, и любопытные глаза смотрели на происходящее с таким живым интересом, будто читали самую увлекательную книгу.
При каждой встрече он задавал Дальгову множество вопросов. В основном они касались будущего Германии. Макс охотно делился своими соображениями. Он заметил, что лозунг единства страны встречал у старика горячее сочувствие. Писатель многое одобрял в программе советских оккупационных властей, но для себя лично пока не хотел делать никаких выводов.
От литературы разговор переходил к театру. В такие минуты Макс ощущал неясную печаль. Как ему хотелось опять на сцену! Сыграть в новой пьесе, показать героя современной Германии! Но кто знает, когда ещё появится возможность вернуться к старой профессии… Он до сих пор не повидал даже Эдит Гартман, хотя ему рассказали про её дебют в ресторане. Не раз он давал себе слово в первый же свободный вечер зайти к Эдит. А обрадует ли её это посещение? Стоит ли ворошить прошлое? И всякий раз он откладывал встречу с актрисой.
Однажды вечером, неторопливо переставляя шахматные фигуры, Болер и Дальгов снова заговорили об искусстве.
— Скажу вам только одно, — не отрывая взгляда от доски, произнёс писатель, — творчество должно быть совершенно свободным. Я обязан творить лишь то, что хочу, — и ничего больше!
— А разве вам запрещали что-нибудь писать? — осведомился Дальгов.
— Я, слава богу, ничего не пишу.
— Да, это, к сожалению, правда. А можете ли вы назвать кого-нибудь из ваших знакомых, кому бы не позволили высказаться устно или письменно?
Болер сердито хмыкнул. Опять Дальгов пытается загнать его в тупик! Но сдаваться старик не хотел.
— Вот вы говорите, что мне надо писать. А что, если я напишу роман о современной Америке?
— Вы уже написали однажды, — ответил Дальгов. — И больше всего эту книгу не любят именно в Америке. Как говорится, правда глаза колет. Мы же хотим, чтобы писатели говорили только правду.
Болер окончательно рассердился. Действительно, в Америке один из его самых известных романов был обруган критикой. Болер показал в нём капитализм во всей его алчности и жестокости. Правда, там проскальзывали и идиллические нотки, но они не могли заглушить сути произведения.
Закончить разговор и доиграть партию в этот вечер им не удалось: в дверь постучали, и в комнату вошёл Карл Тирсен. Он церемонно познакомился с Дальговом, затем, не обращая на него внимания, обратился к хозяину.
— Ну, дорогой Болер, — оживлённо заговорил адвокат, — зашёл с вами проститься. Сегодня получил все документы, завтра рано утром отправляюсь. На некоторое время еду в Гамбург. У меня там родственники. Отведал советской оккупации, теперь решил попробовать английскую. Может быть, в тех краях для меня условия окажутся более подходящими.
— Вот как? — произнёс Болер довольно безучастно. — И долго собираетесь там пробыть?
— Точно ещё не знаю. Думаю, что и вам стоило бы туда поехать. Представляете, какой успех могла бы там иметь книга о советской зоне? Это же уйма денег!
Болер посмотрел на Тирсена как на сумасшедшего:
— Вы что? Тоже пришли агитировать меня писать статьи для американских газет?
Болер имел в виду недавний случай, когда ему пришлось выгнать корреспондента американского агентства. Корреспондент принёс ему для подписи готовую статью. Это была явная ложь о советском оккупационном режиме.
— Нет, я пока не имею никаких полномочий, — не смутился Тирсен. — Но публике будет очень интересно, если такой писатель, как Болер, расскажет о своих переживаниях за последние годы.
— А скажите, — вдруг вмешался в разговор Дальгов, — если наш уважаемый господин Болер напишет книгу о том, как в советской зоне помещичья земля перешла к беднейшим крестьянам, в этом случае он тоже сможет заработать деньги на западе?
Тирсен пренебрежительно усмехнулся:
— Я думаю, такая тема там не будет популярной.
— Ну, а, скажем, очерки об уничтожении военных заводов?
— Это тоже не подойдёт. Нужна книга о большевиках.
— Какая именно книга?
— Вы сами понимаете, какая…
— Значит, нужна антисоветская книга… — заключил Дальгов. — Что ж, я думаю, вскоре господин Болер сможет написать что-либо подобное.
— Чушь мелете! — возмутился Болер. — Большевики отнеслись ко мне самым наилучшим образом…
— Оставим этот разговор, — резко прервал Макса Тирсен, понимая, что его миссия провалилась… — Я думаю, господин Болер ещё напишет свою книгу, её издадут повсюду, и тогда весь мир узнает, куда большевики ведут Германию.