Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Ты что, сбежал от полиции? Может, ограбил кого? — Грингель, видимо, был не очень высокого мнения о племяннике, который всегда казался ему сорванцом.
— Не совсем так, дядюшка, — рассмеялся Хорст. — Я хоть и не внушаю вам доверия, но на этот счёт можете не беспокоиться. Я сбежал не от полиции, а от армии. Короче говоря, сбежал от мобилизации.
— Что ты вздор мелешь? — возмутился Грингель. — Война уже давно кончилась. Ты говори толком.
— Если вы мне дадите кофе, я расскажу всё по порядку, — лукаво улыбнулся Хорст.
— Ладно, — сердито сказал Грингель. — Подожди, я сейчас всё сделаю.
Он пошёл на кухню, зажёг газ, вскипятил кофе, достал хлеб, масло и поставил всё это перед Хорстом.
— Боюсь, что я нанесу непоправимый урон вашим запасам, дядюшка, — сказал Хорст, намазывая масло тончайшим, еле видимым слоем.
— Ничего, — буркнул Грингель, принимаясь за еду. — Мне хватает.
— Вы по-прежнему на том же заводе?
— Да, там же.
— Всё поршни обтачиваете?
— Нет, я теперь директор, — хмуро ответил Бертольд. Ему казалось, что племянник хочет скрыть от него какую-то нехорошую проделку.
— Вы всё шутите, дорогой дядюшка, — отхлёбывая кофе, сказал Хорст.
— Нет, не шучу. Я в самом деле директор завода.
Глаза у Хорста испуганно забегали. Он почувствовал по тону, что дядя говорит правду, и не знал, как теперь вести себя с Бертольдом Грингелем. Наверно, это бестактно — врываться поздно вечером к директору завода, даже если это родной дядя.
— Ну, рассказывай, — напомнил Грингель, когда племянник допил кофе.
— Это не слишком весёлая история, — предупредил Хорст. — Вы правильно заметили, что война уже давно кончилась. А только нашего брата опять берут в армию, на первый взгляд якобы добровольно, а на самом деле принуждают безо всяких. Вот и пришлось удрать. Что касается меня, то я больше воевать не намерен.
— С кем воевать? — рассердился Грингель.
— Так ведь с кем прикажут! Вы, наверное, не знаете, дядя, что у нас в Кёльне творится. Мы теперь живём по плану Маршалла. А это значит — работы не найти нипочём, по карточкам ничего не получишь, да и денег нет. Отец тоже без места уже сколько времени. Вот мы с ним и ходили по городам, работёнку приискивали. Только ничего из этого не вышло, вернулись мы опять в Кёльн и попали в полицию. А в полиции, — рассказывал Хорст, — первым делом спрашивают, кем был во время войны, какая воинская специальность. Отвечаю: «Танкист». — «Очень приятно, говорят, нам как раз танкисты и нужны». Я сперва ничего не понял. Потом мне разъяснили: предлагают на выбор — либо в тюрьму, либо снова воевать.
— Да где воевать? — всё ещё недоумевал Грингель.
— О, воевать есть где! В Греции — раз, во Вьетнаме — два, на каких-то голландских островах — три. А кроме того, генерал Гудериан тоже что-то затевает. В общем, подумал я, подумал — и подался сюда. Пусть меня тут судят, уплачу штраф, зато уж в армию не заберут. Если вы разрешите, дядюшка, я сегодня у вас переночую, а завтра постараюсь найти какую-нибудь работу. В крайнем случае батрачить в деревню пойду.
— Ты завтра пойдёшь работать ко мне на завод, — сказал Грингель.
— Вот это совсем замечательно! Хотя да, вы ведь директор. Теперь уж я как-нибудь сумею устроиться на «Мерседесе»…
— Точно так же, как и на всяком другом заводе, — перебил его Грингель. — У нас в Дорнау уже два года не знают, что такое безработица. Тебя на любом предприятии возьмут охотно. Только ты не смей никуда поступать, мне самому рабочие нужны. Слышишь? Это вопрос решённый. Ты лучше рассказывай дальше.
Но дальше рассказывать Хорст не смог. Слова не шли у него с языка. Город, где нет безработных. Возможно ли это на самом деле?
Грингель понял его изумление и с тоской подумал о брате. Значит, там всё осталось по-старому: толпа рабочих у биржи труда, голодные глаза детей, солдаты, проходящие с духовым оркестром по улицам города…
Перед ним предстала панорама старого Кёльна — с высокими иглами собора и широкой центральной улицей. Может быть, впервые он мысленно сумел отрешиться от того, что его окружало, и с такой отчётливостью представить себе совсем иную Германию. И тогда особенно болезненно почувствовалось, что страна разорвана, что только одна её часть вырвана из тисков нищеты, безработицы, голода.
— Рассказывай про отца, — приказал Бертольд.
Выяснилось, что старый Иоганн Грингель давно не может заработать на хлеб. Он хотел двинуться с сыном сюда, в советскую зону, но не смог: уже не носят ноги. А ведь надо было не только сбежать от полиции, что Хорст проделал довольно ловко, но и долго идти ночами, а потом перебираться через зональную границу.
— Не знаю, что будет с отцом, — говорил Хорст, — Но всё равно там от меня помощи никакой, а здесь я хоть на посылку ему заработаю.
— Мы что-нибудь придумаем, — ответил Грингель.
Брату он, конечно, поможет. Но как помочь тем десяткам, сотням тысяч безработных немцев, которые ходят по улицам западных городов в поисках куска хлеба? Голод может прогнать их куда угодно, даже в армию. Этот голод хорошо продуман и организован. Он входит составной частью в программу Маршалла.
— Дядя. — прервал течение его мыслей Хорст, — а вы правда директор завода? Вы не в шутку сказали, что мне завтра можно идти на работу?
Голос Хорста передавал его искреннее волнение. Он боялся, что весь этот мираж может мгновенно рассеяться. Молодой человек уже упрекал себя. Как он мог с такой серьёзностью отнестись к сказкам Бертольда Грингеля!
— Не беспокойся, — ответил Бертольд, поняв недоверие племянника. — Завтра будешь работать. А таких директоров, как я, ты встретишь на многих предприятиях. Пусть тебя не удивляет, что простым людям поручили управление большими заводами. Скоро ты убедишься, что им доверили целую страну.
Утомлённый Хорст вскоре заснул, а Грингель так и не мог успокоиться. Рассказ племянника лишь подтверждал всё, что он и без того прекрасно знал из газет. Но, видимо, только сейчас жизнь на западе открылась ему во всей своей мрачной реальности. Конечно, американцы хотят, чтобы вся Германия стала их колонией, и для этого они уже начинают исподволь формировать армию. Нет, Бертольд Грингель и миллионы честных немцев этого не допустят. Немецкий народ уже начинает понимать, какая дорога приведёт его к счастью.