Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Очевидно, так же, как и я, — сказал директор.
— Ответите и вы, — хрипло проговорил генерал. Его бледное лицо покрылось потом, сухие, жёсткие губы вздрагивали. — Вы ответите!
В кабинете залегла тишина. Генерал, широко открыв рот, тяжело дышал, как рыба, выброшенная на берег. Всем стало не по себе: такой опасной казалась наступающая минута.
Но именно в это мгновение зазвонил телефон, и директор схватился за спасительную трубку.
— Простите, товарищи. — Он слушал, и на лице его ничего нельзя было прочесть, только глаза за толстыми стёклами сверкнули и погасли, будто светофор пропустил поезд, сделал своё дело и потух. — Большое спасибо. — Директор положил трубку и подчёркнуто любезно сказал: —Сергей Денисович, это звонили из больницы…
— Умер? — По лицу генерала разлилась восковая бледность, тёмные, в мелких морщинках веки сощурились, словно от яркого света.
— Напротив, опомнился, чувствует себя прилично и сейчас его берут в операционную перешивать бороду.
— Как перешивать бороду? — недоуменно прошептал генерал.
— Во время несчастного случая вместе с прядью бороды вырван лоскут кожи. Об этом сказано в акте медицинской экспертизы. Поначалу его пришили на скорую руку, а сейчас перешьют основательно, предварительно сбрив бороду. Но не беспокойтесь, она скоро отрастёт. Что касается моих сотрудников, то можете не сомневаться, они будут наказаны. Я вас не задерживаю, товарищи, — обратился он к подчинённым, которые, переминаясь с ноги на ногу, всё ещё стояли перед столом. — Мы встретимся позже.
Трое торопливо вышли.
— Я должен попросить у вас прощения, — сказал генерал, — но вы, конечно, понимаете меня… Прокурору я скажу…
— Здесь вы уже бессильны, Сергей Денисович, — ответил директор. — Несчастный случай, а особенно с учеником, вещь недопустимая, и все виновные понесут наказание…
— А мне понравился этот долговязый наставник, — Тимченко нашёл в себе силы улыбнуться. — Не смолчал. Твёрдый характер, настоящий человек.
— У нас на заводе воспитался большой коллектив таких, как он. — Директор ничего не хотел ни забыть, ни простить. — Рад, что вам удалось в этом убедиться.
— Да, удалось, — сдержанно проговорил генерал. — Всего вам лучшего. Поеду в больницу.
Генерал пожал руку директору и вышел.
«Перешили бороду», — вдруг вспомнил директор, улыбнулся, даже тихо рассмеялся, чувствуя, как с его души будто свалился тяжёлый камень. Снова взял трубку и уже совсем весело сказал Гостеву:
— Лихобора продерите на собрании с песочком.
— Обязательно, — откликнулся Хостев. — Только есть одна реальная опасность: они будут смеяться.
— Кто?
— Да рабочие сорок первого цеха.
— Как это будут смеяться? Человека чуть не убило.
— Вот то-то и оно. Раньше пугала неизвестность, положение казалось серьёзным, даже драматичным. А теперь…
— И всё же я требую, чтобы небрежное отношение Лихобора к своим обязанностям наставника было разобрано со всей серьёзностью.
— Есть, товарищ директор.
А в это время настроение генерала Тимченко, спешившего в Октябрьскую больницу, снова резко ухудшилось. Теперь, когда исчезла зловещая опасность, вдруг на первый план, лукаво подмигнув, выглянула комедия.
«Они лгут, — вновь закипело в душе генерала раздражение. — Они подло лгут, когда утверждают, будто Феропонт сам сунул бороду в станок. Конечно, он, как и вся современная молодёжь, парень с выкрутасами и причудами, но пойти на явную глупость не способен. Необходимо проверить, немедленно всё уточнить и виновных всё-таки наказать, зачем же страдать одному несчастному Феропонту. — Он вслух произнёс имя сына, и впервые в жизни оно показалось ему вычурным и претенциозным. — Не мог выбрать что-нибудь попроще, — разозлился на себя генерал. — Не мог назвать Александром или Владимиром! Чем плохо? Оригинальным захотелось быть!»
Машина промчалась мимо круглого, похожего на старинный цирк Бессарабского рынка, будто вспрыгнула на невысокий пригорок и остановилась у ворот больничного корпуса. Через пять минут, в белом халате, генерал входил в палату и первое, что увидел, — огромный белый шар Феропонтовой головы, неподвижно лежащей на полушке. Тщательно забинтовано было и лицо, только тёмные глаза внимательно смотрели на вошедшего. Сердце генерала, сжалось от острого чувства любви и жалости к сыну.
— Температура нормальная, кровяное давление тоже, шов положили косметический, шрама заметно не будет, — гордо докладывал доктор, чувствуя, что это именно тот случай, когда медицина оказалась на высоте, и потом, словно извиняясь за что-то не совсем приличное, добавил: — Правда, бороду пришлось сбрить…
Генерал посмотрел на него подозрительно. Лицо врача было серьёзным, деловым, даже лёгкая улыбка не тронула губы… И всё-таки она жила в глубине зрачков…
— Разговаривать ему пока ещё трудновато, — предупредил доктор.
— Ничего подобного, — вдруг молодым баском перебил врача Феропонт. — Голова немного болит, это верно,
— Не ломит?
— Нет,
— Вот и прекрасно. Значит, сотрясение мозга не сильное… Вы можете побеседовать, но не больше трёх минут. — Врач вышел бесшумно, как в немой кинокартине.
Генерал сел на стул возле кровати сына и провёл рукой по одеялу, поправил его, потом сказал:
— Послушай, Феропонт, все эти заводские наставники твои будут обязательно наказаны. Но в своих письменных объяснениях они утверждают, будто ты нарочно, сознательно сунул бороду в этот, будь он трижды проклят, кулачковый патрон. Твоя борода никогда не вызывала моего восхищения, но в конце концов внешний вид человека — его личное дело. О вкусах, как говорят, не спорят. Но я хочу знать, правду ли сказал твой наставник или солгал, испугавшись ответственности?
Феропонт молчал. Мысли в его больной голове двигались медленно и трудно. Он хорошо представлял, как втихомолку, пока ещё не разрешая себе сделать это вслух, смеётся весь цех. Лука, конечно, рассказал дружкам о своём совете Феропонту — заплести бороду в косичку, и от одного этого воспоминания злобная обида закипела в сердце, даже мысли прояснились.
Вот скажи он сейчас неправду, солги, и Луку наверняка осудят и дадут срок. Отец уж позаботится, вон какой сидит, осунулся, лицо потемнело от переживаний. Прокурор докажет вину Луки, как пить дать. А если умолчать о последнем разговоре? Нет, пропади всё пропадом, а Лихобора он не пошлёт в тюрьму. Но как же признаться в собственной непроглядной глупости?