Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Широким, дружеским жестом Лука обнял её за крепкие плени, слегка прижал к себе.
— Ох, и глупышка ты у меня, Майка.
— Я не у тебя глупышка, я просто дурёха.
Они шли по улице и молчали, и рука Луки мягко обнимала плечи девушки, и не было в этом никакого другого чувства, кроме обычной дружеской ласки.
— Я не об этом спрашивала, — прервала его раздумье Майола.
— Понимаю, — тихо ответил Лука. — Только о том, другом, рассказать не могу, потому что очень тебя мало знаю.
— Жаль, — откровенно вздохнула Майола. — Жаль.
И
— Может, нужно было бы повидать его, — сказал Лука.
— Кого? — Девушка не поняла. — А… ты о Феропон-те. Да, нужно бы, пожалуй. Завтра воскресенье. Хочешь, давай вместе навестим. Я же всё-таки родственница ему, мне полагается.
На такую удачу Лука не надеялся. Вместе с Майолой ему будет куда легче пережить эту встречу,
— Неужели пойдёшь? Ты даже не представляешь, как я тебе буду благодарен.
— Вот уж действительно не за что. Когда часы свиданий в больнице?
— От трёх до шести.
— Значит, уже узнавал. Ну что ж, удобно, тренировка у меня в пять. В половине четвёртого встречаемся у ворот Октябрьской больницы. Согласен?
— Спрашиваешь!
Рука Лихобора немного крепче, но бережно и, может, даже нежно сжала девичий локоть, а Майола, наверное, не заметила, просто не придала этому значения.
— Послушай, Майола, помнишь, ты когда-то говорила об инвалидах, о том, что хорошо бы к ним привести пионеров… Давай объединимся, проведём это дело вместе, ваш институт и наш завод. Они скоро в новый корпус переезжают, инвалида, вот и устроим им праздник…
— Великолепно придумал, — обрадовалась Майола. — Начнём подготовку немедленно, а праздник им устроим на годовщину Октября.
— Нет, в День Победы, — ответил Лихобор. — Помолчал немного, тряхнул головой и повторил: — Обязательно в День Победы. Это скоро. Впрочем, рано загадывать, ещё неизвестно, что будет в понедельник. Прогонят меня из профсоюзных вождей… Но праздник всё равно устроим.
Они дошли до станции метро, остановились перед широким горлом каменного входа. Лука медленно снял руку с Майолиного локтя, и девушка неохотно, всё ещё чувствуя тепло его руки, отошла на два шага.
— Ну, куда ты теперь? — спросил Лука.
— Домой, конечно.
— Переоденешься и…
— Что «и»?
— Ну, я не знаю… Переоденешься и — к подруге, или в компанию, или на свидание с парнем.
— У меня нет парня.
— Как это нет? — удивился и даже встревожился Лука. У него вдруг появилось ощущение, будто в огромном государстве, которое называлось заводом, Киевом, целым миром, где-то заело, перестало свободно вращаться малюсенькое колёсико, и его нужно немедленно исправить, отрегулировать, одним словом, помочь.
— Вот так: нет, и всё.
— Странно. — Лука тревожно посмотрел в глаза девушке. — Около такой красавицы, как ты, ребята небось кружатся, словно мухи возле мёда.
— Да, кружатся. А у тебя есть девушка?
— У меня? — Лицо Луки потемнело, в глазах
— Почему же тогда это может быть проблемой для меня?
— Потому что ты молода, хороша собой, у тебя вся жизнь впереди…
— Можно подумать, что у тебя она позади.
— Ну, всё-таки… Подожди, а подруги у тебя есть?
— Есть и очень красивые. Может, познакомить?
— Кого, меня? Да я не о себе, о тебе беспокоюсь… Отчего же у тебя в самом деле нет парня?
— Может, потому что ноги коротковаты, — ответила Майола. — Ну, будь здоров, завтра в половине четвёртого у ворот больницы.
Он немного постоял, любуясь девушкой, идущей к метро. Почему расступаются перед ней, восторженно оглядываясь, люди? Положим, трудно пройти мимо Карманьолы и не оглянуться… «Красивая… — подумал Лука Лихобор и улыбнулся, вспомнив, как рассердилась Майола на его шутку. — Всё в её жизни будет хорошо, и жених ей найдётся, и счастье придёт, как же иначе?»
Не торопясь, двинулся пешком к дому, и от понимания невозможности собственного счастья сердце наполнилось не то чтобы горечью, а лёгкой задумчивой грустью. Уже прошла боль от разрыва с Оксаной, уже начал свою безошибочную и всегда успешную работу всесильный доктор — время, но чувство неуверенности в собственном счастье осталось и, возможно, не исчезнет теперь никогда. А может, и пройдёт, и он встретит на своём пути девушку или женщину… И окажется она такой же, как Оксана Хоменко. Ведь обжёгся однажды. Великое дело — опыт. И его, Луку Лихобора, как того старого воробья, уже не проведёшь на мякине… Выходит, так и останется он на всю жизнь бобылём? А почему бы и нет?
— Лука! Иди-ка сюда! Именно тебя мне и не хватало, — послышался рядом хорошо знакомый голос. — Физическая сила нужна! — Венька Назаров сидел на высокой скамейке у подъезда и, как малое дитя, болтал ногами. — Мебель купил. Сейчас наверх таскать будем. Минут через пять жена привезёт. Садись. — И чуть подвинулся, уступая место на скамейке. Вопроса, хочет или не хочет Лука таскать Венькину мебель, не было. Конечно, хочет. Странным показался бы Веньке отказ Луки.
— Дядя Лука, — вдруг раздался звонкий детский голосок, — волчок сломался, не вертится, заело там что-то. — Юрка Лавочка, веснушчатый, весь испачканный и невероятно счастливый, протянул Лихобору знакомый волчок.
— Смотри-ка ты. — Лука отнёсся к делу очень серьёзно. — И в самом деле заело. Сейчас грузовик подойдёт, мы у шофёра попросим капельку автола, смажем, и всё будет в порядке, снова запоёт твой волчок…
Большая машина, нагруженная шкафами, стульями, креслами, остановилась возле подъезда, тяжело отду-ваясь, как уставшая лошадь. Клава Назарова, миловидная, кругленькая, беременная на шестом месяце, бережно и плавно неся себя, вышла из кабины, ласково улыбнулась.
— Здравствуй, Лука, — протяжно, даже голосом боясь нарушить свой покой, пропела она. — Поможешь?