Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Руки коротки! — крикнул Лавочка. — Это самосуд!
— Не коротки. Морду набить и словами можно — век не отмоешься. Вон молодые ребята, ученики, на тебя, опытного мастера, смотрят и диву даются, откуда этакая короста на рабочем классе завелась. Давайте подумаем, отчего он такой самоуверенный? А потому, что знает, у нас не капитализм, а родная Советская власть, нет безработицы. От нас выгонят — на другой завод возьмут. Вот он и сидит, как чирей, на спине у Советской власти…
— Я ей сто семь процентов плана выдал! — крикнул Лавочка.
— План дал, а у молодёжи веру в самое главное — в честность рабочего класса отнял. И есть ты не что иное, как остаток капитализма в нашей жизни. Давайте докажем всем: эти гнилые остатки мы осуждаем и потому выбрасываем его из профсоюза. Недостоин Лавочка называться советским рабочим. Токарем — пожалуйста, а советским рабочим — нет! Не заслужил он такой чести. Предлагаю исключить. И в газете написать о нашем собрании, не в заводской многотиражке — в «Вечернем Киеве». Пусть весь город знает, какого права мы лишили Бориса Лавочку. У меня всё.
Красный уголок загудел, как встревоженный улей.
— Дай мне, — попросил слово Долбонос. — Поддерживаю предложение исключить из профсоюза…
— А я предлагаю, — тихо, но почему-то очень чётко, так, что было слышно в дальнем углу зала, сказал Венька Назаров, — дать Борису Лавочке испытательный срок три месяца. Нет у него рабочего характера, сорвётся, попадёт опять в вытрезвитель или катушки снова начнёт вытачивать — не товарищ он нам. И тогда — вон из профсоюза! Только давайте вспомним, кто из нас с Борисом не выпивал? Значит, и об этом тоже не мешает подумать. Никто с ним выпивать не имеет права.
— А без него? — насмешливо прозвучало из рядов.
— Мы не ханжи и не монахи! Мне жена сына родила, думаешь, я на радостях рюмку не выпью? Ещё как! Три месяца испытательный срок! Не выдержит — гнать из профсоюза.
От этих простых слов Борис Лавочка всё ниже и ниже опускал голову, она словно всё глубже и глубже врастала в его плечи. С какого это времени членство в профсоюзе стало для него таким важным? Право называться рабочим… Важно это или не важно? Как можно лишить кого-нибудь этого звания? Имей умелые руки — и, пожалуйста, ты рабочий. Но, оказывается, не тут-то было. Стоял Борис Лавочка словно над пропастью, и ему страшно стало: не сорваться бы…
Валька Несвятой встал и тоже гнёт линию Лихобора, о народном суде не вспоминает, а предлагает лишить его, Бориса Лавочку, права называться рабочим. Ну, чёртовы души, бьют все по больному месту. Что ему, Борису, делать? Может, встать и попросить прощения, дать обещание, что пьянке конец. Нет, не дождутся!
Кто-то ещё говорит. Словами и вправду можно исхлестать человека почище, чем кулаками. Горегляд поддерживает Веньку Назарова, все дудят в одну дуду.
— Будешь говорить, Лавочка? — дошли до сознания обращённые к нему слова.
Поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову, обвёл глазами собрание, надеясь поймать хоть один сочувствующий взгляд, и не нашёл сочувствия, махнул рукой и сказал:
— Делайте, как знаете. Ваша воля.
— Итак, поступило предложение дать токарю Лавочке три месяца испытательного срока, — сказал Лука. — А потом вернуться к этому вопросу, а может, если исправится, так и вообще не возвращаться. Есть другие предложения? Нет? Всё-таки ставлю вопрос на голосование: кто «за», прошу поднять руки.
Борис Лавочка не выдержал, взглянул.
— Единогласно. С твоим вопросом, Лавочка, покончили. До конца перерыва пять минут, сейчас краткая информация начальника цеха о выполнении плана выпуска деталей для новой машины.
— Мне можно остаться? — неуверенно спросил Лавочка.
— Можно, — торжественно разрешил Лука. — Прошу, товарищ Гостев.
Когда окончилось собрание, Феропонт вернулся к станку, с каким-то особым интересом посмотрел на своего инструктора, потом сказал:
— А ты, оказывается, сила.
— Нет, сила не я, — ответил Лука. — Настроение собрания — вот где кроется сила. А я только сумел его уловить.
— Чего испугался Лавочка? — Феропонт пожал плечами. — Подумаешь, профсоюз! Имею я этот билет или не имею…
— Тебе безразлично, — закончил его мысль Лука. — Ведь ты у нас временный, всего-навсего зарабатываешь право поставить в анкете слово «рабочий».
Феропонт густо покраснел.
— Не сердись, — сказал Лука. — Я процитировал твою любимую поговорку.
— Значит, ты не только Лавочке, но и мне урок преподал? — Парень рассердился. — Ничего из этого не выйдет! Пустой номер.
— Я тоже так думаю, — спокойно согласился Лука и тем самым окончательно разозлил Феропонта. — Для тебя это, как мультфильм, забава.
— Ну, и послал мне господь учителя, — сквозь зубы процедил Феропонт. — Вот подожди, будут перевыборы в цехком, я тебя жирной чертой вычеркну. И не я один…
— Договорились, — сказал Лука.
— Отчего ты всегда со всем соглашаешься? — Феропонт не мог скрыть своего возмущения.
— Меня об этом Майола тоже как-то спросила. Почему же мне не соглашаться, если ты и она правы?
— Вы с ней встречаетесь?
— Реже, нежели мне хотелось бы, — признался Лука.
— И реже, чем хотелось бы ей, — бросил Феропонт, почувствовав в боевых позициях Луки слабое место. — Она, может, влюблена в тебя, мой дорогой инструктор-наставник, как кошка. — Феропонт хитровато скользнул взглядом по сконфуженному лицу Луки.
— Нет, — сказал Лука, — этого не может быть. И вообще замолчи.
— Подумать только, какого чуда в жизни не увидишь. Чтобы из целого полка женихов выбрать тебя, нужно умом тронуться. Впрочем, все Саможуки немного чокнутые.