Избранные произведения в двух томах. Том 1
Шрифт:
Только Феодосий Феодосиевич Бурмантов, наслушавшись всех этих хиханек да хаханек и насчет руки заметив, вздохнул, поднялся, кряхтя, с насиженного места, побрел к выходу.
Видал он, перевидал на своем веку, как парни с девушками в смешки играют. Сам играл.
А парень с девушкой — Андрей Чугуев и Катя Смолева — даже внимания не обратили на то, что встал вот и ушел куда-то третий лишний человек.
Благородства третьих лишних никто не замечает. Только сами они замечают свое благородство.
— Теперь нарисуйте его, ну кавалера этой древней девушки, — попросила
Андрей нарисовал. Руки, ноги, голова. Пелеринка ниже поясницы. Сидит на корточках — огонь добывает. На чистильщика сапог похож.
— Ничего, симпатичный… неуверенно сказала Катя.
И повернула лицо к Андрею. На Андрея посмотрела. На его смуглый, первой глубокой морщиной прочерченный лоб, на обветренные, еще мальчишеские губы.
Сравнивала, что ли?
Андрей тоже смотрел. Внимательно так и серьезно смотрел он на совсем близкое девичье лицо, позлащенное светом костра. На упругие кольца волос, выбившиеся из-под шапки, на темные, с исчезнувшими зрачками глаза, на пухлые доверчивые губы…
— Кхм-кгм… Извиняйте.
И пещере снова был Феодосий Феодосиевич Бурмантов. Помялся с ноги на ногу, посопел пустой трубкой.
— Андрей Николаевич, там спутник летит.
Катю и Андрея будто ветром сдуло с места. Будто ветром пахну;'ло на костер — заметалось пламя.
Держась за руки, спотыкаясь о камни, они выбежали из грота.
Уже было не светло. Однако и не совсем стемнело. Только щетинистая гряда деревьев была сплошь черна. Река же отливала чистым холодом, и небо — уже без солнца и еще без звезд — было холодным и чистым, как речная вода в канун ледостава. С одного края небо посветлее, с другого — потемнее. Просторное небо.
А по небу летел спутник.
Яркая звезда пересекала небосвод уверенно, неторопливо, зная наизусть и заданную ей орбиту, и время, положенное ей, чтобы обернуться вокруг Земли. Спокойно плыла звезда…
Андрей и Катя видели спутник впервые, хотя и знали, что он часто пролетает именно над этими северными широтами. По радио слышали. А видели над головой лишь густые осенние тучи.
Но вот небо ясно. Летит звезда. Она почему-то кажется привычной и знакомой, как знакомы и привычны огоньки самолета, совершающего ночной рейс. Как привычна и знакома вереница освещенных окон пассажирского поезда, который в урочное время проносится мимо глухого разъезда.
Гидрогеологи, выбежавшие из своих палаток, шумно приветствовали пролетающий спутник. Некоторые даже шапки подкидывали. Всем было очень приятно и лестно, что спутник не забыл пролететь и над устьем Югора, где два десятка людей живут в палатках, на дне будущего моря.
Спутник, еще не достигнув горизонта, растаял в сумеречной мгле.
А Катя и Андрей стояли, по-прежнему держась за руки, задрав подбородки.
— Мне пора… — сказала вдруг Катя и отняла руку.
Будто спросонья сказала — тихо, удивленно. Но тотчас оживилась:
— У нас сегодня комсомольское собрание. А я секретарь… Если хотите, можете присутствовать. Вы комсомолец?
— Нет, — развел руками Андрей. — То есть был. А теперь я — этот… перестарок.
— Переросток, — поправила Катя.
Она, кажется, очень огорчилась, узнав, что Андрей Чугуев не может пойти на комсомольское собрание. Даже глаза опечалились. Но, уж видно, ничего не поделаешь.
— До завтра?
— До завтра.
Всполошилась, зашелестела густая еловая хвоя, пропуская девушку. И сомкнулась. Чуть подальше дрогнули белые березовые ветки, извиваясь, как молнии, заплясали в темноте. И застыли. Где-то у самого берега прошлепали легкие шаги…
Андрей стоял у пещеры, прислонясь к ветхим каменным плитам. Скрестив на груди мускулистые руки, долго смотрел в темноту и молчал.
Потом откашлялся, тихонечко запел ему одному известную, ни на что не похожую мелодию: «Тари-ра-ра-рам, трам-да-да…»
— Андрей Николаевич, чай пить будете? — высунулась из грота голова Феодосия Феодосиевича.
— Что? — рассеянно отозвался Андрей Чугуев.
Этой осенью река Печора еще текла на север.
1958
Без боли
— Это Мамыли? — спросила Леночка Рогова.
В трехъярусной стене леса, поднявшейся над рекой, вдруг обнаружился проем. Показался берег, окаймленный снизу глиняной отмелью.
На берегу стояли дома, тянулись плетни, торчали колодезные журавли.
Моторная лодка повернула к берегу.
— Да, это Мамыли, — подтвердил Федор Петрович Журко. И поправил очки.
Федор Петрович Журко знал наизусть все деревни и села на Верхней Печоре. Старожил. То есть не то чтобы старожил, но… все-таки.
Он получил направление в Верхнепечорский район четыре года назад, окончив Ленинградский санитарно-эпидемиологический институт. Однако работать санитарным врачом ему довелось всего полторы недели. Поскольку именно к этому сроку окончательно и бесповоротно спился заведующий Верхнепечорским райздравотделом и его выгнали. А Федора Петровича Журко тотчас назначили заведующим.
Вполне вероятно, что, помимо деловых качеств, районному руководству польстила внешность Федора Петровича: в свои тридцать лет он был не по годам солиден. К тому же в очках.
Федор Петрович оправдал доверие. Он быстро навел порядок в районной больнице, амбулаториях и разных детских учреждениях. Причем не сидел сиднем в кабинете, сочиняя бумаги, а вот так — на моторной лодке — объезжал просторы Верхнепечорского района. Вникал, устранял и давал ценные указания.
В эту очередную поездку Федор Петрович взял с собой Леночку Рогову — зубного врача, окончившую только что стоматологический.
И надо заметить, что Леночка была полной противоположностью Федору Петровичу. Дело, конечно, не в том, что Федор Петрович — мужчина, а Леночка — женщина или, скажем, девушка. Нет. Но если Федор Петрович Журко в свои тридцать лет выглядел много старше, то Леночка в свои двадцать три года выглядела совершеннейшим ребенком.