Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Он был с нею жесток и ласков.
И она ему шепнула потом — доверительно и серьезно:
— Лад.
Еще во сне он забеспокоился и, не продрав глаз, уже понял, что проспал.
Взглянул на часы — так оно и было. Полвосьмого. Большое и красное солнце стояло в окне.
А ее след в постели давно простыл.
Однако еще с минуту он посидел на холодной раме кровати, свесив на пол босые ноги, озираясь.
Усатый мужчина на портрете сверлил его глазами. А темнолицые боги смотрели из угла с укоризной и скорбью. Отворилась и захлопнулась дверь — та, что напротив, простучали шаги, но не на улицу, а в
Он поспешно оделся. На столе была крынка, прикрытая марлей, но он в нее даже не заглянул: как-то не чувствовал аппетита, и во рту было погано. В сенях Иван заметил умывальник, из-под крышки сочилась вода, а на гвозде висело свежее полотенце, однако умываться он тоже не стал, некогда. Стараясь не скрипеть сапогами, прокрался к двери и шагнул наружу.
У крыльца толклись куры с петухом. Рыжий петух покосился на Ивана одним глазом, сбоку, вытянул шею и, не разжимая клюва, гневно выругался. А куры ему поддакнули.
Иван зарысил по мосткам вдоль села.
Еще издали он увидел своих. Они — всей бригадой — сидели на дощатом помосте буровой, рядком, как в кино.
И с интересом следили за его приближением. Из-под кепок лучились загадочные улыбки. Он как-то сразу почувствовал, что поводом для этих улыбок было отнюдь не его постыдное и первое за всю жизнь опоздание. Нет, не это, ох, нет… Так что же еще? Что они могли знать и откуда? Вообще-то Иван был достаточно наслышан о том, как поставлено дело с последними новостями на деревне. Однако это казалось невероятным… А может, он излишне мнителен, как бывает с нашкодившими людьми, и ничего такого нет и в помине?
Но не тут-то было.
Едва он подошел к буровой и чин чином, сердечно поздоровался со всей этой бандой, Митя Девятков толкнул соседа локтем и осведомился:
— Иван Сергеевич, не будет ли у нас перед сменой политинформации?
— А что? — насторожился Иван.
— Да вот, мы тут все интересуемся одним вопросом.
— Каким еще… вопросом?
— Насчет стирания граней между городом и деревней.
Иван Еремеев кашлянул и набычился. Он испытал острое желание стянуть этого стервеца за сапог с помоста и дать ему как следует под дых… Но Митя Девятков смотрел ему в глаза чисто и преданно. И вся остальная бригада безмятежно болтала ногами. Лишь у крайнего, дизелиста Ныркова, подозрительно пухли щеки.
Бурмастер и сам ощутил в горле не подвластное воле, игривое щекотанье — и поэтому он решительно надвинул козырек на глаза, шагнул на трап и махнул рукой: дескать, хватит трепаться — по местам.
Глава третья
Они миновали околицу Усть-Лыжи, где с незапамятных времен бог весть чьей фантазией и чьим старанием над дорогой были воздвигнуты два столба да перекладина — смелое подобие триумфальных ворот. Либо футбольных, без сетки. Либо еще чего похуже. Давно бы пора убрать.
— Значит, в Скудный? — переспросил Фомич.
— Да, — ответил Егор Алексеевич, — в Скудный.
— Девяносто километров и по такой… кисели, — покачал головой шофер. — Часа три ехать.
Он явно на что-то намекал, пытался предотвратить нечто для него крайне нежелательное.
— Ничего, доедем.
Райцентр остался позади. Но за ним, за его чертой был еще поселок речников: дюжина аккуратных типовых домишек, блистающих свежим тесом. Затем показался сельский аэродром, сейчас совершенно пустынный — только держит хвост по ветру полосатая колбаса. А уж дальше по дороге ничего не предвиделось.
Егор Алексеевич заворочался, оглянулся в заднее окошко.
Фомич вздохнул безнадежно и горестно.
— Что, — спросил он, — будете садиться?
— Да.
Шофер притормозил у обочины, выключил зажигание, открыл дверцу, вылез из машины и пошел вокруг. По пути он на всякий случай пнул сапогом переднее, уже обросшее грязью колесо. Резина туго зазвенела. Синяя «Победа» с очень высокой подвеской была похожа на голенастую бабу, подобравшую подол. Ну да по здешним трактам на другой машине и не проедешь.
А пока водитель шел кругом и пинал ногами колеса, пассажир, Егор Алексеевич Терентьев, первый секретарь Усть-Лыжского райкома партии, переполз на водительское место, ощутив всем телом уже знакомый ему приятный рисковый азарт.
Фомич сел рядом.
— Включай, — хмуро сказал он.
Егор Алексеевич выжал сцепление, повернул ключик в гнезде. Мотор заурчал.
— Давай первую…
Вообще-то Фомич был человеком вполне дисциплинированным, никогда не позволявшим себе никакого панибратства, и Терентьева он обычно величал на «вы», как и подобает, если возишь первого секретаря, первое лицо в районе, хотя и возил он его уже четыре года. Но с недавних пор, когда Егор Алексеевич задумал вдруг учиться водить машину, кое-что переменилось. Сидя сам за рулем, Фомич по-прежнему говорил ему «вы», был почтителен и вежлив. Но едва, по печальной и вынужденной необходимости, перебирался со своего насиженного и законного шоферского места на соседнее, пассажирское, как забывал о всякой почтительности, целиком входил в свою наставническую роль, начинал высокомерно «тыкать» своему подопечному, а однажды даже обругал его матом, когда первый секретарь в начальной стадии обучения по ошибке включил задний ход и чуть не разнес машину о телеграфный столб.
— Первую…
Терентьев уже заученно подал переключатель скоростей на себя и вниз.
— Дави газ, помаленьку… ну…
«Победа» ринулась вперед, будто сорвавшись с цепи, резко отбросив на спинку сиденья ученика и учителя, выхлестнув из-под колес фонтаны грязи.
— А-а, — простонал Фомич. — Что же ты рвешь с места, как это… кэгэбэ?
— Но-но, — строго покосившись на своего наставника, поостерег Терентьев.
Он хоть и сам понимал, что не слишком удачно тронул сейчас машину, что ему опять не удалось плавно отпустить сцепление и выжать акселератор, но все же считал необходимым напомнить попутчику об известных рамках.
Впрочем, машина уже уверенно и ровно шла по наезженной колее, и Егор Алексеевич с радостью чувствовал ее беспрекословное послушание.
Теперь всякий раз, когда они с Фомичом выезжали в район, Терентьев садился за руль. И всякий раз он делал это уже в некотором отдалении от райцентра. Не только потому, что у него не было водительских прав — не так уж свирепствовала Усть-Лыжская автоинспекция, да он бы и вполне мог договориться на этот счет со своей же милицией: надо полагать, что они не стали бы обижать первого секретаря райкома партии и права они ему, конечно, выдали бы, тем паче что Егор Алексеевич ужо вполне прилично овладел основами. Просто ему не хотелось, чтобы райцентровские обыватели затевали всякие пересуды: вот, дескать, первый секретарь занимается баловством, катает на машине своего шофера, а зарплата тому небось все равно идет — эвон ряшку отъел.