Избранные произведения. Том 2
Шрифт:
На железнодорожной станции Шерифхане была длинная крытая платформа, куда выгружалось военное и медицинское имущество. Разгруженная от товаров, она служила теперь местом солдатских собраний, бывавших почти ежедневно.
Вскоре после своего прибытия с фронта Ослабов шел с Древковым на очередное собрание. Смута Ослабова дошла до последних пределов. Эти толпы бродящих целый день по берегу, спорящих и кричащих солдат приводили его в ужас. Они казались ему смерчем, сорвавшимся с озера и готовым лететь дальше, туда, в Россию, чтобы смести все на своем пути. Несколько единичных случаев разгрома
— Что же это происходит? Что же дальше будет? — задавал он недоуменные вопросы Древкову, когда они шли на собрание. — Это ведь уже не армия, это анархия, с которой никто не справится.
— Это — вооруженный народ, — ласково и ехидно отвечал ему Древков. — И вы правильно делаете, что боитесь его: он сметет все, что пойдет против него.
— Да ведь ничто не идет против него! — с отчаяньем восклицал Ослабов. — Совет выбран, они хозяева, делают что хотят, а чего они хотят, никому не известно.
— А вы не думаете о том, какой совет выбран? Разве прапорщик Петухаев, председатель совета, отражает настроение масс?
— Зачем же они его выбирали?
— Кто выбирал? Шерифханские отряды? Но ведь это почти тыл. Это обоз, это старики, это наиболее несознательная часть армии. Вот погодите, подойдут фронтовики. Они уже близко. Тогда увидите, какой совет выберет армия.
— Вот — я не смеюсь — вы вождь, что ж вас не слышно, что же вы не выбраны, отчего вы бездействуете?
Древков засмеялся:
— Во-первых, я не вождь, а рядовой работник, во-вторых, подлинные вожди революции вовсе не должны быть похожи на памятник генералу Скобелеву в Москве, который с вытаращенными глазами летит куда-то в пространство. Вожди работают внутри масс, они оформляют и регулируют их движение.
— Ничего этого я не вижу! Хаос, смерч, разрушение!
— Вы еще не умеете видеть. Присмотритесь. Может быть, заметите и что-нибудь другое.
Они уже подходили к платформе.
Она вся была забита солдатской массой. Передние сидели на скамейках, дальше стояли тесной толпой. Платформа кончалась каменной стеной какого-то склада. У стены стоял длинный стол, окруженный солдатами.
Митинг уже начался. Председательствовал Петухаев. Кроме него, за столом сидели Тинкин и два бородатых солдата. Говорил Батуров. По привычке размахивая рукой, он, как будто отрубая мысль за мыслью, бросал короткие отрывистые фразы в это розовое море напряженных солдатских лиц.
— Я, товарищи, в революции работаю давно. И я думаю, что то, что думаю я, думает каждый из вас. Не первый день мы спорим с Временным правительством. Доверять ему или не доверять? Отражает оно волю страны или не отражает? Доведет оно революцию до победного конца или не доведет? Временное правительство есть правительство революционное. Если оно кажется некоторым, — он поглядел на Тинкина и Древкова, который вместе с Ослабовым протиснулся к столу, — если оно кажется некоторым недостаточно революционным, то это происходит оттого, что Временное правительство решило твердой рукой бороться с анархией. Оно решило правильно. Для того чтобы революция была победоносной, необходимо, чтобы она шла по правильному руслу. Необходимо соблюдать полное спокойствие. Внимайте голосу Временного правительства. Подчиняйтесь его распоряжениям.
— Точно так же говорит Николай Николаевич, — громко подал реплику Тинкин.
— Браво, Тинкин! — захлопал ему Древков.
— Да здравствует революция! — во всю силу своих легких закричал Батуров, покрывая реплику Тинкина: «Да здравствует Учредительное собрание! Да здравствует революционная армия!»
Слушатели оживились от возгласов, закричали, захлопали.
Поднялся Тинкин, но к столу, из толпы, с листком в руке, пробивался какой-то солдат, крича:
— Мне! Мне сказать дайте!
— Ну, говори ты, Корнев! — уступил Тинкин. — Мы одно и то же скажем.
— Товарищи! — закричал он, срываясь в крике. — Товарищи! вот оно, тут написано! — он потрясал смятым листком. — Я это для отхожего места приберег, не думал, что для ваших голов пригодится!
Аудитория насторожилась.
— Ан, оно пригодилось! Вот оно, тут написано! — он разгладил бумажку и, водя по ней пальцем, стал читать. — «Крайне необходимо соблюдать полное спокойствие». Для чего необходимо? — закричал он, опять потрясая листком. — Тут и про это написано, для чего необходимо! Вот! «Как для обеспечения победы армии, так и для безостановочного подвоза снабжения». Слыхали? Для победы армии! Вот оно для чего! А кто писал это, товарищ Батуров?
Он наклонился к Батурову и замахал перед его лицом своим листом.
— Кто писал? Подпись тут стоит полная! Писал это великий князь Николай Николаевич! Нужно нам это писание? Нужно! Для чего оно нам нужно? А вот для чего!
Он полез рукой с бумажкой себе за спину вниз, повернувшись вполоборота к столу, чтоб видней было.
Буря грудного хохота приветствовала его жест. У Древкова слезы из глаз катились от смеха. Тинкин смеялся, колотясь грудью о стол. Даже Ослабов не мог удержаться.
— Полное спокойствие, товарищи! — поддавал оратор. — До победного конца! Хотите? Желательно это вам?
Рев негодования, смешиваясь с неутихшим еще хохотом и хлопками, покрывал его слова. Охрипший, весь мокрый от натуги, он выбрался из-за стола и присел в первом ряду к подвинувшимся для него, хоть было совсем тесно, солдатам.
— Ну что? — спросил Древков Ослабова. — Это анархия?
— Нет, это другое, — серьезно ответил Ослабов, вглядываясь в эти такие добрые, веселые, вдруг в смехе ставшие совсем одинаковыми лица. — Это совсем другое!
Вихрь мыслей о том, что он с ними, этими добрыми, о том, что свобода — первая живая радость, которую они и он, Ослабов, вместе с ними, узнали, что наступила новая жизнь, какой никогда еще не было, пронесся в голове Ослабова, и ему мучительно захотелось сказать все это, прокричать, броситься в это море глаз.
— Мне слово! — сказал он сдавленным голосом, но сам себя не расслышал и оттого, что сказал это так тихо, съежился, испугался и стал за спину Древкова. Но Петухаев расслышал и записал Ослабова в очередь ораторов.