Избранные произведения

Ломоносов Михаил Васильевич

Гораций

Сатиры^*

Насмешка остротой скорее проницает И важные дела свободно пресекает.

(I, 10; 14–15)

Овидий

Превращения^*

1

Трикраты страшные власы встряхнул Зевес, Подвигнул горы тем моря, поля и лес.

(I, 179–180)

2

Уже

юг влажными крилами вылетает, Вода с седых власов и дождь с брады стекает, Туманы на лице, в росе перната грудь. Он облаки рукой едва успел давнуть, Внезапно дождь густой повсюду зашумел.

(I, 264, 266–269)

445

3

Из рук мужских назад поверженные камни Прияли мужеск вид, из женских рук вид женский: Оттуду род наш тверд и сносит труд великий. И тем, откуду взят, довольно доказует.

(I, 411–415)

4

Беда мне, что трава любви не исцеляет, И чем я всех лечу, то мне не помогает!

(I, 523–524)

5

Едва она свою молитву окончала, Корой покрылась грудь, оцепенели члены, И руки отрасльми и ветьвями власы Глава вершиною и ноги корень стали. Однако Феб любя, к стеблу рукой коснулся, Почул, как бьется грудь под новою корою.

(I, 548–554)

6

Поставлен на столпах высоких солнцев дом, Блистает златом вкруг и в яхонтах горит, Слоновый чистый зуб верьхи его покрыл, У врат на вереях сияет серебро. Но выше мастерство материи самой: Там море начертал кругом земли Вулкан, И землю, и над ней пространны небеса.

(II, 1–7)

7

И как туда пришла военная Минерва И стала у дверей, что в дом вступить не можно, Толкнула в них копьем, отверзся скоро вход, Увидела внутри, как зависть ест змию И кровию ее свою питает злобу. Узрела и свой взор богиня отвратила. Она встает с земли, оставив ползмеи. Ленивою ногой к богине подошла, И видя, что она красно воружена, Вздохнула и, лице нахмурив, восстенала. Всегда бледнеет зрак и кожа на костях, Глядит из-под бровей, и ржавчина в зубах, Желта от желчи грудь, и яд течет с языка.

(II, 765–777)

8

Ты львиною покрыт был кожею в бою И с острым копием десницу заносил; Но лучше был ружья твой мужественный дух.

(III, 52–54)

9

Где прежде он гонял, тут сам уж убегает.

(III, 228)

10

В одну погибнет ночь с любовницей любовник! Достойна ты была прожить должайший век. Но я повинен в том, я твой губитель стал, Что в полночь приказал прийти в места опасны И сам не упредил своим тебя приходом. О вы, ужасны львы, сбегайтесь из пещер И рвите челюстьми мою повинну плоть. Но знак боязни есть желать лишь только смерти.

(IV, 108–115)

11

Старается во сне свой голод утолить, Но движет лишь уста и зуб на зубе трет, Он думает, что ест, но токмо льстится тем, И вместо пищи ветр глотает лишь пустой. Но как уже алчба отгнала сон его, Почувствовал огонь на тощем животе И тотчас просит всё, что воздух и земля И что родят моря; но голоден при всем. Уж полные столы неполны перед ним; Чем град доволен весь, он тем один не сыт.

(VIII, 824–833)

12

Он, гневом воспален, возвел свирепый взор На илионский брег, где гречески суда, И, руки протянув, вскричал: «О сильный боже! Пред флотом я в суде, и мне Уликс соперник!»

(XIII, 3–6)

13

Выходит Гектор сам, богов на брань выводит, И где стремится он, там сильные трепещут, Не токмо ты, Уликс: толь страшен он в полках!

(XIII, 82–84)

14

Устами движет бог; я с ним начну вещать. Я тайности свои и небеса отверзу, Свидения ума священного открою. Я дело стану петь, несведомое прежним; Ходить превыше звезд влечет меня охота, На облаках нестись, презрев земную низкость.

(XV, 143–149)

15

Раздранный коньми Ипполит Несходен сам с собой лежит.

(XV, 524–529)

Героиды^*

1

Уж Илион лежит, гречанкам ненавистный. Едва того Приам и Троя стоит вся. Други вожди пришли, дымятся олтари; И отческим богам симойски жгут добычи; Жены приносят дар, что здравы их супруги.

(I, 3–4, 25–27)

2

Ах, когда б погрязнул в море чужеложник, Прежде нежель приплыл к греческому брегу, То б одна я в хладной не спала постели, Дни бы не казались долги мне и скучны.

(I, 5–8)

3

Чрез пространно море руки простираю, Кои о печальну грудь свою разбила, И кажу остатки волосов издранных. Ради слез помилуй, кои ты мне пролил, И к сему пустому месту возвратися. Если мертву найдешь, погреби хоть кости.

(X, 145–150)

Фасты^*

Безумным притворял себя разумный Брут, Чтоб лютых избежать коварств твоих, Суперб.

(717–718)