Избранные стихи

Агнивцев Николай

Месяц, гуляка ночной

Месяц, гуляка ночной, Вышел гулять в поднебесье. Тихой ночною порой С шустрою звездной толпой Любо ему куралесить. Месяц, гуляка ночной… С пачками свечек сквозь тьму Выбежав, как для проверки, Сделали книксен ему Звездочки-пансионерки. Месяц же, ленью томим, Вместо обычной работы, Стал вдруг рассказывать им Анекдоты! Если темной летней ночью Вы увидите воочью, Как с полночной выси дальней, Впавши в обморок повальный, Тихо падают без счета Звездочки различные, Это значит, анекдоты Были неприличные!

Паж леам

У короля

был паж Леам, Задира хоть куда. Сто сорок шесть прекрасных дам Ему сказали: «да!» И в сыропуст и в мясопуст Его манили в тон Сто сорок шесть прелестных уст В сто сорок шесть сторон. Не мог ни спать, ни пить, ни есть Он в силу тех причин. Ведь было дам сто сорок шесть, А он-то был один! Так от зари и до зари Свершал он свой вояж. Недаром он, черт побери, Средневековый паж! Но как-то раз в ночную тьму Темнее всех ночей Явились экстренно к нему Сто сорок шесть мужей! И, распахнув плащи, все в раз Сказали: «Вот тебе! О, паж Леам, прими от нас Сто сорок шесть бебе!» «Позвольте, – молвил бедный паж, Попятившись назад, — Я очень тронут! Но куда ж Мне этот детский сад? Вот грудь моя! Рубите в фарш!!» Но… шаркнув у дверей, Ушли, насвистывая марш, Сто сорок шесть мужей.

О драконе

Как-то раз путем окрестным Пролетал дракон и там По причинам неизвестньм Стал глотать девиц и дам. Был ужасный он обжора И, глотая что есть сил Безо всякого разбора, В результате проглотил: Синьориту Фиаметту, Монну Юлию, Падетту, Аббатису Агриппину, Синьорину Форнарину, Донну Лючию ди Рона, Пять сестер из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам! Но однажды граф Тедеско, Забежав дракону в тыл, Вынул меч и очень резко С тем драконом поступил! Разрубив его на части, Граф присел. И в тот же миг Из драконьей вышли пасти И к нему на шею прыг Синьорита Фиаметта, Монна Юлия Падетта, Аббатиса Агриппина, Синьорина Форнарина, Донна Лючия ди Рона, Пять сестер из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам! Бедный тот дракон в несчастьи, Оказавшись не у дел, Подобрал свои все части, Плюнул вниз и улетел. И, увы, с тех пор до гроба Храбрый граф, пустившись в путь, Все искал дракона, чтобы С благодарностью вернуть Синьориту Фиаметту, Монну Юлию Падетту, Аббатису Агриппину, Синьорину Форнарину, Донну Лючию ди Рона, Пять сестер из Авиньона И шестьсот семнадцать дам, Неизвестных вовсе нам!

Мак и сержанты

Начинается все это Приблизительно вот так: Отпросилась Мариетта В поле рвать пунцовый мак. Как ни странно, но однако В поле этом – до-ре-до — Оказались, кроме мака, Три сержанта из Бордо. По характеру был первый Всех товарищей скромней И, щадя девичьи нервы, Улыбнулся только ей. Был второй нахал сугубый, Удивительный нахал. Мариетту прямо в губы, В губы он поцеловал! Ну, а третий Мариетте Всех других милее был! Догадайтесь, как же третий, Как же третий поступил? Ах, сударыня, при даме Рассказать нельзя никак. Коль узнать хотите, сами В поле рвать идите мак!

Две сестры

Их две сестры. Одна от неба, А та, другая, от земли. Я тщетно жду, какую мне бы Дать боги случая могли. Вот ту, которая от неба, Иль ту, другую, от земли? Одна, как статуя мадонны, Ну а другая, как вертеп. И я вздыхаю сокрушенно, В которую влюбиться мне б. Вот в ту, что статуя мадонны, Иль в ту, другую, что вертеп? Но та, что статуя мадонны, И эта, что наоборот, Вдруг улыбнулись мне влюбленно. С тех пор сам черт не разберет, Где та, что статуя мадонны, И эта, что наоборот!

Странный вопрос

У моей знакомой Сони Есть Тальони В медальоне на груди! Ну, а рядом с той Тальони В том же самом медальоне На груди у милой Сони, Ту Тальони заслоня, Помещен недавно я! Почему? – Потому!

О слонах и о фарфоре

Покушав как-то травку, Зашел слон по делам В фарфоровую лавку И… повернулся там! Мораль сей басни впереди, Она острей булавки. Коль ты есть слон, то не ходи В фарфоровые лавки!

Семь сестер

На Введенской до сих пор Проживает семь сестер Словно семь кустов жасмина: Дора, Люба, Лена, Нина, Катя, Таня И еще седьмая Маня… В каждой, как по прейскуранту, В каждой скрыто по таланту. Нина Играет на пианино, Люба Декламирует Соллогуба, Лена — Верлена, А Дора — Рабиндраната Тагора. У Тани, у Кати В гортани две Патти. Катя же кстати немножко И босоножка! Но всех даровитее Маня! Ах, Маня, талантом туманя, К себе всех знакомые влечет! Она лишь одна не декламирует, Не музицирует И не поет.

Триолеты в бензине

Сказал мне примус по секрету, Что в зажигалку он влюблен. И, рассказавши новости эту, Впервые выданную свету, Вздохнул и был весьма смущен. Но зажигалке и милее И симпатичнее был форд. И без любовного трофея Из этой повести в три шеи Был примус выброшен за борт! Тогда, нажав на регулятор, Взорвался примус от любви. Так, не дождавшись результатов, Хоть стильно, но и глуповато Свел с фордом счеты он свои! Но, к счастью, для его хозяйки Был не опасен этот взрыв! Взревев, как негр из Танганайки, Он растерял лишь только гайки, Свою горелку сохранив. Пусть пахнет песенка бензином. Довольно нам любовных роз! И примус с очень грустной миной По всем посудным магазинам В починку сам себя понес!

Три новогодних тоста

^{(31 декабря 1916 г.)}

Куранты пробили…и вот под бранный дым и гром Сатурн венчает Новый год железом и огнем. Встаем мы вновь среди друзей, бокалами звеня, И есть для Родины моей три тоста у меня. Мой первый тост – за тех, чей взор как прежде бодр и прям, На чьей груди нам всем в укор Алеет грозный шрам, За тех, кто там, плечо с плечом сплотившись в ряд, звенят Но не бокалом, а мечом!.. Тост первый за солдат! Второй мой тост – бокалов звон — за жатву наших дней, За наше будущее он, за наших сыновей. Чтоб, помянув на тризне нас, на мелкие куски Они разбили в тот же час отцовские очки! И, сбросив в прах былой кумир, казавшийся святым, Смогли б увидеть новый мир под солнцем золотым! Второй мой тост – бокалов звон — за жатву наших дней, За наше будущее он. Второй тост – за детей! Звени, звени, мой третий тост, звени же вновь п вновь О вечно лгущей сказке звезд! Тост третий – за любовь! Когда-то где-то в дни свои жил некий человек, Который не вкусил любви за весь свой долгий век. И потому и оттого узнал весь край о нем, И называли все его великим мудрецом. И вот явился, наконец, сам царь проверить слух, И оказалось, что мудрец был просто слеп и глух!.. Звени, звени, мои третий тост, звени же вновь и вновь О вечно лгущей сказке звезд! Тост третий – за любовь!