Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)
Шрифт:
Мои вышеизложенные рассуждения должны были доказать, что самостоятельного пользования благами в том виде, в котором таковое понимает направление теории пользования Сэя—Германна, а за ним почти все современные экономисты, не существует. Остается еще доказать, что нельзя приписывать самостоятельного существования и тому существенно отличному виду пользования, о котором говорил Менгер.
Между тем как направление Сэя—Германна представляло себе «чистое пользование» как объективный, независимый от самих благ полезный элемент, Менгер рассматривает это пользование как распоряжение (Verf"ugung), как «распоряжение количеством экономических благ в пределах известных промежутков времени»521. Такое распоряжение является для лиц, занимающихся хозяйством, средством для лучшего и более полного удовлетворения потребностей и потому, с точки зрения Менгера, приобретает характер самостоятельного блага, которое обыкновенно, в силу своей относительной редкости, является также и хозяйственным благом521.
Уже
К изложенным там мыслям я здесь прибавлю только несколько замечаний.
Против моего взгляда можно было бы возразить следующее — и я в действительности слышал такого рода возражение: известные отношения, как, например, источники дохода, обеспеченный сбыт и т. п., не могут быть только «призраками»; реальность этих отношений ясно подтверждается ежедневно, так как их можно продать, так как они оплачиваются известной ценой. Я полагаю, что в этом аргументе произвольное изложение факта, не доказывающего ничего для нашего вопроса, ошибочно рассматривают как действительный факт, который в самом деле мог бы служить доказательством.
Прежде всего я попытаюсь выяснить природу этой ошибки на нескольких аналогичных примерах, в которых последняя проявляется особенно резко. Лед в Ледовитом океане не обладает никакой ценностью, лед в Нью-Йорке обладает таковою: не «ясно» ли из этого, что оплачивается «присутствие» льда или место, в котором он находится? Руда, смешанная со шлаками, не годна для употребления, чистый металл годен. Не «ясно» ли отсюда, что оплачивается «чистота» металла владельцам доменных печей, производящим ее? Не ясно ли, что таким же образом резчику, изготовляющему статуэтку из не имеющего ценности кусочка дерева, оплачивается «форма», красильщику, окрашивающему ситец в синий цвет, — «цвет» ситца? А раз «ясно», что платят цену за «место», за «чистоту», за «форму», за «цвет», то не доказывает ли это наглядно, что все эти категории должны собой представлять не только «призраки», а настоящие, реальные блага, самостоятельные хозяйственные предметы?
Не трудно убедиться, к чему ведут такого рода рассуждения, не трудно также убедиться, что они заходят слишком далеко. Не трудно, наконец, открыть и источник ошибки этих рассуждений. Из этих примеров действительно ясно только то, что существует что-то такое, что оплачивается реальной ценой, но нисколько не ясно, что оплачиваются отвлеченные категории места, формы, цвета, чистоты и т. д., а не конкретные блага — лед, металл, статуэтка, ситец. Наблюдаемое явление объясняется так только с субъективной точки зрения, и то при помощи более или менее фигурального оборота речи. Совершенно так же обстоит дело и в случае платы за обеспеченный сбыт товаров и т. п.: в действительности наблюдается только, что реальная цена платится за что-то такое, что в данном случае в самом деле не легко определить. Но из этого вовсе не «ясно», что это проданное «что-то» должно быть именно «отношением» в буквальном смысле этого слова, а не, например, только суммой ожидаемых благ, приобретаемых благодаря этой обеспеченности сбыта, — как это имеет место при покупках в кредит; в этом духе толкуют наблюдаемое явление только произвольно. Но верно и допустимо ли такое толкование, подтверждается ли оно действительностью, или же оно представляет собою только фигуральный оборот речи, — в этом и заключается вопрос, который должен быть разрешен на основании более общих научных соображений: ссылаться на какую-то мнимую очевидность фактов значит не разрешать этот вопрос, а останавливаться на полудороге.
Однако, если мы будем рассматривать это явление во всей его глубине, то мы натолкнемся на вопрос почти метафизического характера, вопрос, который, несмотря на свой характер, допускает, к счастью, весьма определенное решение, по крайней мере в рассматриваемом нами направлении. Существуют силы, вызывающие явления. О действительной природе этих сил мы ничего не знаем. Мы пытаемся подойти к ним с различных сторон при помощи наших понятий и выражений. Мы называем то сами предметы (вещество, материю, тело, субстанцию), то их силы, то свойства, то, наконец, близкие к последним их отношения (Verh"altnisse). Предмет, сила, свойство не суть, конечно, три различных реальности, а только три различные точки зрения на одну и ту же реальность. Которая из этих трех точек зрения верна (и верна ли вообще одна из них) — этот вопрос должен остаться открытым. Ни физика, ни метафизика не могут дать вполне убедительного ответа. Одно только остается убедительным и очевидным: доказательства объективного существования различных видов существующего нельзя вывести из существования различных субъективных взглядов и способов выражения. Неопределенность наших взглядов не может служить доказательством реального существования разнообразия предметов. Можно сомневаться относительно того, что собственно приносит пользу в том, что мы называем благами, — вещества ли, силы ли, свойства или отношения; но делать из этой неопределенности определенный вывод, что реально существуют отдельно, как вещества, так и силы, и свойства, и отношения — рассуждение, ошибочность которого резко бросается в глаза523.
Если бы суть заключалась только в том, что при описании источников благосостояния или благ мы пользуемся различными названиями для одного и того же предмета, то это представляло бы собою незначительное, легко переносимое, а, может быть, даже неизбежное зло. Мы имели бы дело с непоследовательностью в терминологии, а не с существенно неверным учением. Я полагаю, что науке приходится нередко по необходимости терпеть и даже делать от себя такого рода небольшие терминологические непоследовательности уже потому, что она не может и не хочет изобрести для себя совершенно новую и вполне точную терминологию, а пользуется общеупотребительной терминологией и поэтому должна волей-неволей примиряться с различными неточностями и непоследовательностями, присущими последней. Такого рода терминологические недостатки наука не всегда обязана устранять, да она и не всегда в состоянии это сделать; правда, наука в иных случаях предостерегает нас от таких непоследовательностей, подчеркивая неправильность таковых и тщательно избегая их в более важных случаях, т. е. в тех случаях, когда речь идет не только об удобном обозначении предмета по общепринятой терминологии, но когда приходится делать вывод о природе данного предмета по существу; уже и тогда наука делает более чем достаточно. B этом смысле я в свое время и закончил свои исследования вопроса о принадлежности или непринадлежности прав и отношений к категории благ: я признал, что не только практика, но и теория в общих случаях могут спокойно и впредь держаться общепринятой, хотя и неточной обыденной терминологии, именующей эти категории благами, что наука должна только вполне выяснить сущую правду, дабы во всякое время и во всяком месте быть в состоянии вывести таковую из своего арсенала, если это будет необходимо524.
Терминологической непоследовательностью является, собственно говоря, уже и то, что обе категории, категория вещественных благ и категория вещественных полезных услуг, рассматриваются как параллельные — я поступаю таким же образом. Было бы более последовательно, а может быть, и более правильно в перечне благ вместо вещественных благ помещать «совокупность полезных услуг»; или, наоборот, если желательна категория вещественных благ, противопоставлять последним полезные услуги как «части вещественных благ». Но и то и другое сопряжено с известными неудобствами. С одной стороны, наша мысль и наша речь всегда будут рассматривать тела, вещественные блага, как реальные предметы, тем более что давно уже прочно установившийся термин «блага» прежде всего относится к предметам или субстанциям; с другой стороны, полезные услуги вещественных благ совершенно не соответствуют определенным, вполне отделяющимся частям блага — эти действия представляют собой низшие, чем «вещественное благо», хозяйственные единицы, но они отнюдь не представляют собою частей блага в буквальном смысле. При таком положении дела наименьшим неудобством является пользование несколько неопределенной терминологией и заимствование названия целого у одной категории, а название его частей у другой; однако истинное взаимоотношение между обеими категориями должно быть особо определено и объяснено, определено и объяснено в том смысле, что вещественные блага и полезные действия представляют собой не два различных параллельно существующих и действующих вида источников благосостояния, а один и тот же вид источников благосостояния, которые в зависимости от количества рассматриваются попеременно то как целое, то как часть, или, если угодно, то как совокупность, то как отдельная единица. Если, при соблюдении этих оговорок, мы назовем «благами» как вещественные блага, так и полезные действия, то мы сделаем такую же неважную и безвредную погрешность, какую делает купец, если при составлении баланса своего имущества в графе актива он включает в статью «наличные деньги» одну часть находящихся в его распоряжении кредитных документов, как, например, незначительные суммы, находящиеся в обороте, как средства обращения, между тем как другую часть, например, кредитный документ на 10 000 фунтов стерлингов, помещает в статью «денежные требования». Нашему купцу, конечно, можно возразить, что точность этих рубрик подлежит сомнению, но уже никак нельзя утверждать, что баланс поэтому неверен.
Но дело обстояло бы совершенно иначе, если бы не совсем определенная, двойственная природа кредитного документа, который с одной точки зрения может быть рассматриваем, как «наличные деньги», а с другой — как «денежное требование», побудила нашего купца включить один и тот же документ в свой баланс два раза — как наличные деньги и как денежное требование: это была бы уже не невинная терминологическая непоследовательность, а существенно неверный баланс. О таком же существенно неверном балансе идет речь и в тех случаях, когда в целях теории пользования постулируют существование самостоятельного блага «распоряжения». Аргументация здесь прямо-таки к тому и клонится, что в виде вещественного блага и распоряжения таковым приносятся в жертву единовременно два различных блага и что, следовательно, в балансе издержек производства они должны приниматься во внимание как две отдельные величины. Здесь, на мой взгляд, понятию распоряжения приписывается природа благ в том самом важном и широком смысле, против которого решительнее всего направлены вышеизложенные принципиальные возражения.
Для того чтобы выдержать напор столь важных по существу возражений, гипотеза Менгера должна была бы опираться на очень серьезные положительные аргументы. Я сомневаюсь в достаточной убедительности таковых. О прямом доказательстве или о наглядном выводе того, что распоряжение в действительности является благом, при своеобразном характере нашей темы, очевидно, не может быть и речи. Речь может быть только о том, подтверждается ли эта гипотеза достаточным количеством характерных вторичных аргументов или же нет. В этом именно я и сомневаюсь.
Я полагаю, что существует только один вторичный аргумент, говорящий в пользу этой гипотезы, — этим аргументом является существование пока еще не выясненной прибавочной ценности. Подобно тому, как астрономы на основании некоторых, не допускающих другого объяснения уклонений известных им планет от своих орбит заключили о существовании других, еще неизвестных небесных тел, точно так же и Менгер постулирует существование носителя пока еще не выясненной прибавочной ценности. А так как распоряжение количествами благ в течение известных промежутков времени, по его мнению, находится в известной законной связи с появлением и величиной прибавочной ценности, то он не задумывается высказать гипотезу, будто это распоряжение и является искомым носителем, и будто, как таковой, оно представляет собой самостоятельное благо с самостоятельным существованием. Если бы этому замечательному мыслителю представлялась возможность другого объяснения, то, я уверен, он, не задумываясь, отказался бы от этой гипотезы.