Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Бём-Баверк Ойген фон

Если отдельные места моего критико-исторического труда мне пришлось изменить очень мало, то еще меньше приходилось мне отступать от той принципиальной точки зрения, с которой я приступил к своему труду. Это, пожалуй, могло бы показаться вполне естественным, так как тот радушный прием, который в громадном большинстве случаев встречала моя книга, мог явиться для меня, конечно, некоторой гарантией того, что я, по крайней мере, в основных чертах удачно решил задачу, поставленную моим критико-историческим исследованием. Несмотря, однако, на это, я должен высказаться обстоятельно и по этому поводу. Дело в том, что среди многих моих оппонентов встречаются имена некоторых ученых, которых я вообще так высоко ценю, что не могу не обратить внимания на их возражения или спокойно обойти их молчанием; к тому же они высказали свои возражения в таком направлении, в каком я меньше всего ожидал или желал бы таковых.

Фр. Уокер и проф. Альфред Маршалл упрекают меня — первый в довольно резкой, второй

в более мягкой, но все же в довольно серьезной форме — в том, что я, выражаясь кратко, критиковал своих предшественников по теории капитала слишком уж невеликодушно.

Вместо того, считает Уокер, чтобы с терпимостью и доброжелательностью исследовать то, что в действительности думали и старались изложить отдельные авторы, я будто бы только старался изложить в невыгодном для них свете несовершенства изложения и ошибки в способе выражения («blunders of expression»)¹⁵⁶; что же касается проф. Маршалла, то он упрекает меня в том, будто я нередко ошибочно предполагаю у рассматриваемых авторов наличие противоречий и односторонностей там, где в действительности можно констатировать только некоторую неправильность в изложении, выражающуюся в том, что автор — в угоду ли известным целям или просто вследствие отсутствия систематичности — слишком подчеркивает один элемент и отодвигает на задний план другие, также присущие его учению. И проф. Маршалл считает себя вправе заявить по поводу моего изложения «наивных теорий производительности, теорий пользования и т. д.», что сами эти авторы вряд ли согласились бы признать это изложение правильной и полной передачей их учений¹⁵⁶.

Если бы — как это может показаться — здесь действительно шла речь о правильности или неправильности изложения взглядов некоторых авторов, т. е. о вопросах, которые для историка учений являются вопросами технических деталей, то было бы весьма неуместным, да и вряд ли стоило бы труда, разбирать эти возражения в данном месте. Я мог бы спокойно положиться на содержание следующих страниц, которое само говорит за себя. Я везде строю свои критические суждения на глазах у самого читателя, и притом преимущественно на основании почти дословной передачи взглядов разбираемого автора, касающихся данной проблемы, — передачи, по поводу которой, я думаю, ни один из моих противников не станет утверждать, что она неверна и недобросовестна.

Но речь идет совершенно о другом. В различии взглядов на содержание и ценность суждений других авторов отражается только резкое расхождение наших собственных взглядов на разбираемые проблемы капитала и на условия действительного разрешения таковых. Вопрос, критиковал ли я своих предшественников великодушно или невеликодушно, стоит между мною и моими критиками только для вида: в сущности же, вопрос сводится к тому, у кого из нас — у м-ра Уокера и проф. Маршалла или же у меня — более правильный взгляд на то, в чем именно заключается центральная идея проблемы процента, и чего, собственно, требует правильное ее разрешение. А этот воп-

Предисловие ко второму изданию 1

рос можно вполне уместно и легко разрешить уже в данном месте. Дело в том, что мои критики прибавили к своим критическим отзывам несколько замечаний, проливающих свет на те причины, на основании которых они пришли к точке зрения, отличной от моей по отношению к истории соответствующих учений; и я надеюсь, что уже один бегло брошенный взгляд на эти причины с достаточной ясностью покажет, что я действовал бы в ущерб самому себе, если бы позаимствовал у моих критиков их точку зрения.

По отношению к Уокеру это, я думаю, ясно как на ладони. Уокер — убежденный и притом весьма нетребовательный приверженец теории производительности. Он весь проникнут простотой проблемы процента и полной удовлетворительностью теории производительности для объяснения этой проблемы и никак не может согласиться с тем, что какой-либо значительный мыслитель мог бы искать объяснения проблемы процента в совершенно иной плоскости. Он вполне серьезно высказывает, например, взгляд, что теория пользования и теория воздержания вовсе не существовали, как теории, отличные от теории производительности, и что они ошибочно и произвольно рассматриваются мною как таковые. «Ни один первоклассный экономист, — говорит он, — который серьезно относился к проблеме процента, не станет говорить о конструированной мною теории пользования иначе, как о точке зрения, согласно которой «употребление капитала производительно в том смысле, в котором употребляют это выражение теоретики производительности»¹⁵⁸. А существенное различие теории воздержания и теории производительности Уокер устраняет аргументом, будто точка зрения теории воздержания в духе ее авторов может служить только социально-политическим оправданием процента, «которой, по всей вероятности, ни один из них никогда не принимал ошибочно за научное установление причин процента» — т. е. за теоретическое объяснение¹⁵⁸.

С точки зрения Уокера выходит, что только «неудачная форма изложения» могла, например, в учениях Германна или К. Менгера вызвать впечатление, будто эти авторы пытались дать своеобразную теорию, отличную от теорий производительности; что только благодаря несообразному, сбивчивому способу выражения Сениора могло сложиться впечатление, что этот выдающийся теоретик думал содействовать теоретическому объяснению процента своей ссылкой на воздержание как на составную часть издержек, определяющую цены; с моей же стороны проявилось невеликодушное использование этой «неудачной формы изложения», так как я вообще приписал этим и другим ученым оригинальные, глубоко продуманные теории! Я полагаю, мне нечего далее говорить о том, что дело обстоит как раз наоборот, что было бы весьма невеликодушным, а для добросовестного историка даже почти недопустимым представить истинное положение вещей таким образом, т. е. совершенно игнорировать в истории развития теории процента теории пользования и воздержания, а вместо того стараться открыть в самых разнообразных объяснениях один только мотив теорий производительности, или — правильнее — насильно приписывать таковой каждому объяснению!¹⁵⁹

Что же касается проф. Маршалла, то его отношение, хотя не так уж резко, как отношение Уокера, но по существу оно едва ли отличается от него. Проф. Маршалл также отдает предпочтение известному теоретическому построению и также в силу весьма похвальной черты — своего великодушия — охотно приписывает это свое, на его взгляд, лучшее теоретическое построение как можно большему числу более ранних авторов. Но при этом он так же, как и Уокер, делает две ошибки — ошибки последнего, конечно, более грубы: во-первых, неправилен его взгляд на доказательную силу данного им теоретического построения, а во-вторых, — его взгляд на действительное соотношение между различными группами теорий и этим приписываемым им построением.

Проф. Маршалл основывает свое собственное объяснение процента на совместном действии двух факторов: производительности капитала, определяющей, на его взгляд, спрос, с одной стороны, и его «prospectiveness», т. е. отдаленности получения потребляемых продуктов, что влияет на предложение капиталов и ограничивает таковое, — с другой. Эти два положения, говорит проф. Маршалл, давно уже были известны; но при этом одни авторы придавали больше значения фактору спроса, другие — фактору предложения. Но и тем авторам, которые настаивали главным образом на производительности капитала, было хорошо известно нежелание людей сберегать и жертвовать настоящим ради будущего; и, наоборот, те авторы, которые работали главным образом во втором направлении, считали производительные выгоды запаса капитала вполне очевидными. Смущаясь, по-видимому, тем, что я-де не приписывал каждый раз более ранним авторам обеих частей рассуждения одновременно, проф. Маршалл критикует мое изложение наивной теории производительности, теории пользования и других групп теорий — я не знаю, сколько групп теорий и какие именно проф. Маршалл мог бы еще включить в свое «и т. д.», заканчивающее это перечисление, — называя таковое односторонним и несостоятельным.

Конечно, в одном отношении проф. Маршалл прав: известная связь между процентом на капитал и обоими рядами явлений давно уже была констатирована — она до того ясна, что бросается в глаза почти каждому наблюдателю. Он мог бы и в моей книге найти замечание, подтверждающее эту его мысль или — правильнее — подсказывающее таковую. «Ни один беспристрастный исследователь, — говорил я и говорю в главе об «эклектиках», — не мог отрешиться от впечатления, что существование процента все же должно находиться в какой-то связи с бо льшею производительностью капиталистического производства, или, как выражались, с производительностью капитала»¹⁶². Но так же нельзя было «отрицать, что воздержание, с которым обычно сопряжено сбережение, не может остаться без влияния на происхождение и величину процента¹⁶²». Однако этих двух оснований, давно уже живших в умах людей, далеко не достаточно для теоретического объяснения процента на капитал. Этого так же недостаточно, как — я этим сравнением раз уже пользовался в аналогичном случае по отношению к Уокеру¹⁶² — недостаточно считать для научного объяснения явления радуги уверенность и утверждение, что последними причинами появления радуги являются лучи солнца и дождевое облако, на которое лучи падают под известным углом. Самую трудную задачу науки здесь составляет не констатирование того, что интересное явление семицветной радуги находится в связи с падением солнечных лучей на дождевое облако, а специальное объяснение того, каким образом и при содействии каких промежуточных явлений эти вполне очевидные эмпирические причины приводят именно к такого рода действию, — объяснение, которое в духе старой теории испускания света будет резко отличаться от объяснения в духе современной теории колебаний, хотя обе теории были, конечно, вполне согласны в том, что радуга создается солнечными лучами и дождевым облаком.