Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)
Шрифт:
Точно так же обстоит дело и в нашем случае: общее знание того, что процент на капитал обязан своим происхождением производительности капиталистического производства и отдаленности получения его плодов, отнюдь не представляет собою еще действительного объяснения процента на капитал, преодоления многочисленных предстоящих при таком объяснении трудностей или хотя бы только серьезного отношения к таковым. Согласно признавая, что эти два обстоятельства имеют известное значение для происхождения процента, мы должны еще выяснить тот промежуточный путь, на котором эти причины могут вызвать такое действие; притом здесь открывается широкое поле не только для одного, а для целого ряда объяснений или теорий, которые отнюдь не являются только вариантами одной и той же мысли, различно выраженной, а отличаются по существу, так как выдвигают различного рода связь между этими последними причинами и явлением процента, т. е. появление и действие совершенно различных промежуточных причин.
Я не думаю, чтобы проф. Маршалл не признавал этого, по крайней мере для некоторых из рассматриваемых групп теорий, и чтобы он, например, не согласился признать, что теория пользования
Однако критика проф. Маршалла особенно обостряется в одном определенном направлении. Он упрекает меня в особенности в том, что я не приписал тем теориям, которые особенно подчеркивают «фактор предложения» или «prospectiveness», соответствующих соображений о «производительности» капитала, а тем теориям, которые особенно подчеркивают такую производительность, — соображений о «prospectiveness». Выражаясь вполне конкретно, Маршалл в моем изложении теории пользования, теории воздержания, трудовой теории — из коих первую он называет открыто, две же остальные он, очевидно, включает в свой приговор посредством выражения «и т. д.» — не находит соответственных соображений о производительности капитала, в изложении же наивной теории производительности — названной открыто — соображений о «prospectiveness».
Первая половина этого обвинения покоится на недоразумении, вторая по существу ничем не обоснована.
На недоразумении основан взгляд проф. Маршалла, будто я не нахожу никаких соображений о производительности капитала в первых из названных групп теорий, особенно рельефно развивающих «фактор предложения». Напротив, я никогда не сомневался в том, что все эти теории в своих рассуждениях предполагали и даже должны были предполагать техническую или физическую производительность капитала вроде той, которую имеет в виду сам проф. Маршалл. В частности, например, по отношению к теории пользования, которую проф. Маршалл открыто приводит как пример одностороннего изложения в моей книге, это было для меня так ясно, что я в целом ряде определенных замечаний — которые, может быть, упустил из вида проф. Маршалл — прямо-таки назвал теорию пользования ветвью теорий производительности, которая постепенно только развилась до известной самостоятельности163. В моем изложении отдельных формулировок теории пользования я отводил этой стороне вопроса место постольку, поскольку это делают рассматриваемые авторы. Так, например, при изложении учений Сэя и Германна я говорил весьма много о производительности капитала, при изложении же учений Шеффле и Менгера весьма мало. При рассмотрении характерной центральной идеи теории пользования я, конечно, опять-таки говорил о производительности капитала весьма мало потому, что характерные мысли теории пользования направлены совсем в другую сторону, хотя техническая производительность капитала, очевидно, лежит в той теоретической плоскости, в которой вращается теория пользования. Я уверен, что, если бы я захотел приписать все то, что говорит проф. Маршалл со свойственной ему тщательностью, доведенной до малейших деталей, о технической производительности капитала и о ее влиянии на «фактор спроса», например, Менгеру — я, конечно, не имел права этого сделать, так как сам Менгер никогда этого не говорил, — то мое изложение было бы, правда, более многословным, более подробным, но теоретический характер изложенного учения от этого нисколько не изменился бы: общее резюме этого учения не должно было содержать больших подробностей и не должно было содержать других слов, кроме тех, которые я в действительности употребил при изложении этой теории.
То же повторяется и по отношению к теории воздержания. Это впоследствии выяснится еще резче, и притом как раз на собственной теории самого Маршалла. Дело в том, что в этой книге мне придется подвести теорию Маршалла, богатую детальными выводами о роли производительности, под тот же общий теоретический тип теории воздержания, а в критике мне придется против нее приводить те же аргументы, и притом все до одного, которые мне приходилось в свое время приводить против теории воздержания его предшественников, которую я, по мнению проф. Маршалла, изложил неполно и односторонне.
Таким образом, Маршалл ошибается, полагая, что я приписываю теориям процента, развивающим особенно резко фактор предложения, упущение фактора спроса и что поэтому я применил к ним слишком строгую критику.
Затем проф. Маршалл упрекает меня в том, что в теориях, принимающих во внимание исключительно только производительность капитала, я не упомянул также о соображениях по поводу «фактора предложения», и притом выразительно указывает как на объект такого упрека на «наивные теории производительности»; по поводу этого я могу заметить следующее. Большинство из упомянутых мною авторов этой группы, притом самых выдающихся (как, например, Ж.-Б. Сэй, Рошер, Росси, Леруа-Больё, Ковес и др.), в действительности определенно затрагивают «фактор предложения» — и это было мною подчеркнуто не менее определенно, а в известных случаях, как, например, по отношению к важной теории Ж.-Б. Сэя даже довольно обстоятельно. Даже в тех случаях, когда у теоретика производительности можно было найти только малейшее указание на альтернативный мотив жертвы и т. п., я всякий раз старался добросовестно отметить это указание (как например применительно к Мальтусу). Конечно, чем определеннее были эти указания на жертву, связанную с затратой капитала, воздержанием, трудом сбережения и т. п., тем менее они сливались по существу в одно гармоническое или хотя бы только связное целое с — обыкновенно весьма определенным — указанием на «самостоятельную», отнюдь не вытекающую только из производящего капитал труда производительную силу капитала, «создающую ценность», и поэтому я отнес большинство этих авторов к эклектикам, определенно принимая во внимание их замечания, высказанные по поводу фактора предложения.
Другие же «наивные» теоретики производительности подчеркивают только самостоятельную производительную силу капитала, ни словом не указывая на влияние «prospectiveness» или какой-либо другой мотив жертвы. Неужели я должен был или имел право вложить в их учение сознательные теоретические соображения относительно этих мотивов? Я должен заметить, что говорю не только о совершенно очевидном факте, который был уже известен Адаму Смиту, что капиталистическое производство приносит свои плоды только в будущем, или что капитал может быть образован или увеличен только путем сбережения, — я говорю здесь о сознательном положении, будто при образовании процента на капитал наряду с производительностью капитала и помимо таковой имеет решающее значение только этот момент. А если это так, то должен ли я был приписать им это положение только в том общем, неопределенном смысле, что «prospectiveness» вообще должна находиться в известной связи с происхождением процента на капитал, или же в виде оформленных идей об определенной жертве, заключающейся в этой «prospectiveness», о жертве, заключающейся в самостоятельных пользованиях, в воздержании, в труде сбережения и т. п.? И в таком случае какую же из этих довольно разнообразных жертв мне следовало приписывать?
Я полагаю, что если бы я поступил иначе, чем я поступил на самом деле, то я изменил бы истории и оказался бы вместе с тем несправедливым по отношению к разбираемым мною авторам. Я изменил бы истории, так как я убежден, что известное направление, некогда весьма популярное, в настоящее же время совершенно устаревшее, действительно считало проблему процента разрешенной ссылкой на существование самостоятельной силы капитала, создающей ценность, направление, которое стоит посередине между старым учением физиократов об исключительной созидающей ценность силе земли и более новым, но, как я полагаю, теперь уже отживающим свой век, предубеждением социалистов об исключительной созидающей ценность силе труда и которое по существу родственно, как тому, так и другому.
С другой стороны, я поневоле оказался бы несправедливым по отношению к самим авторам, если бы я приписывал им не высказанные ими мотивы, так как в таком случае мне пришлось бы порицать их за вещи, которых они не высказали и о которых они по всей вероятности и не думали. А если бы я им приписал только общие основные соображения о «prospectiveness», то я должен был бы немедленно возразить им, что такие соображения не представляют собою даже попытки действительного объяснения. Вместо неверной, но все же характерной, соответствующей духу времени, действительной теории я должен был бы приписать им неопределенную, совершенно не постигающую трудностей и сущности проблемы и, собственно говоря, не представляющую собою никакой теории точку зрения, — и я не знаю, назвал ли бы это критик более глубоким пониманием. А приписывать этим авторам законченную определенного типа действительную теорию, как, например, законченную теорию пользования, теорию воздержания или же трудовую теорию, очевидно, было бы совершенно нелепым. Это означало бы не только заполнять по собственной фантазии не заполненный автором лист — это означало бы вставлять плод своей собственной фантазии туда, где сам автор, по всей вероятности, не видел даже никаких пробелов. И к тому же каждую произвольно созданную теорию пользования, трудовую теорию или теорию воздержания — даже если бы она была полной и верной копией тщательно разработанной теории Маршалла — я все же должен был бы подвергнуть критике, так как я ведь ни одно из этих объяснений не могу считать удовлетворительным. Ясно, как на ладони, что тогда я вполне справедливо заслужил бы все те упреки, которые теперь несправедливо делают мне м-р Уокер и проф. Маршалл, ибо нет ничего, что справедливее заслуживало бы названия неверного или пристрастного изложения истории литературы, чем обвинение автора в ошибках, на существование которых в его произведениях мы не находим ни малейших указаний.
В общем, я думаю, что проф. Маршалл не требовал бы от меня ничего подобного, если бы удивительная ясность и острота, которыми обыкновенно отличаются план и изложение его теоретических рассуждений, не изменили ему, к сожалению, как раз в той части его замечательного сочинения, которая посвящена проблеме капитала. Как я уже заметил выше, источником его отличных от моих и, по моему мнению, несостоятельных взглядов относительно истории экономической теории является недостаточно ясное и недостаточно глубокое понимание проблемы им самим. Он не сознает ее трудности, не замечает различных существенных и логических препятствий, которые мешают удовлетворительному ее разрешению — это обнаружится еще в собственной положительной теории процента Маршалла, о которой читатель будет иметь возможность судить в дальнейшей части этого сочинения, — и он склонен поэтому считать излишней щепетильностью стремление, направленное на то, чтобы указать и преодолеть эти препятствия, и даже упрекать за это историка-критика. Как ни дорожу я обыкновенно согласием с уважаемым автором «Principles of Economics», все же я думаю, что разбираемую проблему буду понимать правильно только тогда, если буду понимать ее иначе, чем м-р Уокер и проф. Маршалл.