Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Бём-Баверк Ойген фон

Если же — что нередко случается — порицается также и прибыль на капитал, приобретенная лично, то это порицание относится не столько к прибыли на капитал как таковой, сколько к предосудительному конкретному виду ее приобретения, как, например, путем слишком корыстолюбивой или даже мошеннической торговли, ненавистной торговли деньгами и т. п.

III. Защитники ссудного процента с XVI по XVIII век. Упадок учения канонистов

Учение канонистов о проценте достигло кульминационного пункта своего признания в XIII столетии. Его принципы безраздельно господствовали в законодательстве не только духовном, но и светском. Так, например, папа Климент V в начале XIV века мог уже дойти до того, что на Вселенском соборе (1311 года) угрожал отлучением от Церкви светским правителям, которые издавали законы,

благоприятствующие проценту, или же в течение трех месяцев не отменили бы уже изданные¹⁹⁰. Законы, изданные под влиянием учения канонистов, не ограничивались противодействием проценту в его чистом, неприкрашенном виде, но имели в виду также посредством обширного применения остроумной казуистики преследовать его на многих, хотя и не на всех, потаенных дорожках, которые можно было избрать для обхода запрещения взимания процентов¹⁹⁰. В той же степени, как в законодательстве, господствовало это учение, наконец, и в литературе, в которую в течение целых столетий не смела проникнуть ни одна попытка принципиальной оппозиции.

Только одного противника оно никогда не сумело победить вполне — практики хозяйственной жизни. Несмотря на все небесные и земные наказания, которыми угрожали, взимание процентов на практике продолжалось отчасти открыто, отчасти в тех разнообразных масках, которые придумал изобретательный ум деловых людей для того, чтобы при помощи их прорваться сквозь петли враждебных проценту законов, несмотря на всю их казуистику. И чем более развивалось народное хозяйство в данной стране, тем сильнее восставала практика против все еще безраздельно господствующей теории.

Победа в этой борьбе осталась на стороне более упорной, а таковой в данном случае оказалась практика, борющаяся за свои жизненные интересы.

Первого успеха, который с внешней стороны мало бросался в глаза, но по существу имел большое значение, практика сумела добиться уже в такое время, когда учение канонистов стояло еще на высшей ступени признания. Будучи еще слишком слабой, чтобы решиться на открытую борьбу с принципом безвозмездности, практика сумела, по крайней мере, воспрепятствовать тому, чтобы названный принцип был проведен в законодательстве со всеми своими практическими последствиями, и добилась ряда отчасти прямых, отчасти косвенных исключений из запрещения взимания процентов.

Прямым исключением мы можем считать, между прочим, привилегии montes pietatis, терпимость по отношению к операциям других банков и очень распространенное снисхождение, которое проявлялось по отношению к ростовщичеству евреев, по крайней мере, светским законодательством, впредь до формального разрешения взимания процентов¹⁹¹.

Косвенными исключениями являются использования института покупки рент, вексельных операций, товарищеских отношений, а главным образом возможность требовать вознаграждение, «interesse», от должника при запоздалых платежах — так называемые damnum emergens и lucrum cessans. Заимодавец, собственно, имел бы право на получение «интереса» только в случае запоздания в исполнении договора по вине должника, то есть в случае mora; причем существование и наличие «интереса» в каждом отдельном случае должны были бы быть доказываемы отдельно. Но этому делу, конечно, при протесте более строгих канонистов, можно было пособить несколькими оговорками в контракте. В одной оговорке, например, должник наперед соглашался дать заимодавцу возмещение в случае «mora»; в другой — условливались наперед насчет определенной величины, в которой будет оплачиваться «interesse» заимодавца. На практике, таким образом, дело сводилось к тому, что заимодавец номинально хотя и давал должнику ссуду безвозмездно, но на деле он получал под названием «interesse» постоянный процент за все время ссуды, которое для должника было искусственно переименовано в «mora»¹⁹².

За такими практическими успехами последовали и теоретические.

Внимательные наблюдатели людей и вещей с течением времени все же должны были усомниться, являются ли в самом деле единственными причинами постоянного и все возрастающего сопротивления практики только безнравственность и жестокосердие людей, как это утверждали канонисты. Кто только задавался трудом проникнуть глубже в технику хозяйственной жизни, тот должен был понять, что практика не только не хотела отказаться от процента, но и не могла отказаться от него; что процент — душа кредита; что там, где желательно существование последнего в большем или меньшем объеме, нельзя запретить взимание процентов; что уничтожение процента тождественно с уничтожением, по крайней мере, девяти десятых кредитных операций; что — одним словом — процент является органической необходимостью в каждом более или менее развитом народном хозяйстве. Было неминуемо, что те результаты наблюдений, которые давно уже были известны практике, должны были, наконец, проникнуть и в область литературы.

Действие, которое они произвели в этой области, было различно.

Одна часть авторов не дала себя поколебать в своем теоретическом убеждении, что ссудный процент — доход паразитов и что его нельзя оправдать перед строгим судьей; однако, она соглашалась на практический компромисс с несовершенством людей, которому приписывали причину невозможности искоренить процент. При идеальном порядке вещей процент, конечно, не может существовать, но так как люди уже так несовершенны, то процента нельзя искоренить, и поэтому лучше терпеть его в известных пределах. На эту точку зрения стали, между прочим, некоторые из великих реформаторов, как, например, Цвингли¹⁹⁵, Лютер в поздние годы своей жизни, между тем как раньше он был беспощадным противником ростовщичества¹⁹⁵, и с большей сдержанностью Меланхтон¹⁹⁵.

То обстоятельство, что такие влиятельные люди высказались за терпимость относительно взимания процентов, произвело, конечно, значительное влияние на направление общественного мнения и на дальнейшее развитие законодательства. Но так как в своих взглядах они руководились не принципиальными мотивами, а исключительно оппортунистическими, то их направление не имело более глубокого значения для экономической науки, и я подробнее на них останавливаться не буду.

Но другая часть мыслящих и наблюдающих людей пошла дальше. Убедившись на опыте в необходимости ссудного процента, они начали пересматривать теоретические основы запрещения взимания процентов, находили их не выдерживающими критики и начали в литературе принципиальную борьбу с учениями канонистов.

Эта оппозиция берет начало около середины XVI столетия, быстро и сильно развивается в течение XVII и достигает к концу его такого решительного перевеса, что в течение XVIII-го ей приходится бороться уже только с последними единичными проявлениями учения канонистов. Но кто бы захотел уже после конца XVIII столетия защищать это запрещение со всеми его специфическими аргументами, того сочли бы чудаком, на слова которого нельзя обращать серьезного внимания.

Первыми передовыми борцами за новое направление были реформатор Кальвин и французский юрист Дюмулен (Carolus Molinaeus).

Кальвин высказался по интересующему нас вопросу в письме к своему другу Эколампадию¹⁹⁷. Он рассматривает его не подробно, но зато решительно. Он отвергает прежде всего обычное обоснование запрещения взимания процентов, состоящее в ссылках на авторитеты, и старается доказать, что те места Священного Писания, на которые обыкновенно ссылались сторонники запрета, отчасти должны быть истолкованы в другом смысле, отчасти же потеряли свое значение ввиду совершенно изменившихся жизненных условий¹⁹⁷.

Отвергнув, таким образом, доказательство, состоящее в ссылках на авторитеты, он обращается к обычному рациональному обоснованию запрещения взимания процентов. Самый важный аргумент такого обоснования, который опирается на естественную бесплодность денег (Pecunia non parit pecuniam¹⁹⁸), он находит «легковесным». С деньгами дело обстоит не иначе, как с домом или полем. Крыша и стены дома, собственно, тоже не в состоянии производить деньги; но, обменивая пользу, приносимую жилищем, на деньги, можно из дома извлечь законный доход. Таким же образом и деньги могут быть сделаны плодоносными. Если за деньги купить участок земли, то, в сущности, эти деньги производят ежегодно в виде дохода от земли другие суммы денег. Праздные деньги, конечно, бесплодны; но у должника они никогда праздно не лежат. Поэтому должника не обманывают, когда его заставляют платить проценты: он их платит «ex proventu», из дохода, который он извлекает из этих денег.