Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Бём-Баверк Ойген фон

Было сделано все, что только можно было сделать, чтобы обойти формально действующее запрещение взимания процентов, и в чем нуждалась практика. Самые удобные виды обхода закона представляло вексельное обращение, которое ведь в Италии и имеет свою родину, и скрытие процентов под видом «возмещения убытков». Светское законодательство охотно благоприятствовало такому обходу законов, так как оно уже давно разрешило предварительное договорное соглашение об «интересе» с определенной процентной ставкой для ссудного капитала и определяло только maximum «интереса», которого не имели права нарушать стороны²⁵³.

Между тем, кажется, ни один из итальянских авторов до XVIII столетия не выступил с открытым принципиальным нападением на учение канонистов. Галиани в 1750 году называет Сальмазия первым, давшим полное изложение учения о проценте в духе, ему благоприятствующем,

а из дальнейшей итальянской литературы он упоминает только о споре, который незадолго до него разгорелся по поводу проблемы процента между маркизом Маффеи и доминиканцем Фра Даниэлло Концина²⁵⁵. И другие известные авторы того же времени обыкновенно называют выдающимися своими предшественниками главным образом Сальмазия и некоторых других иностранцев, таких как Локк, Юм, Монтескьё и Форбоннэ, из соотечественников же никого до маркиза Маффеи²⁵⁵. Таким образом, по всей вероятности, некто иной, как Сальмазий, положил основание итальянской литературе, благоприятствующей проценту.

Позднее распространение, которое нашло себе здесь его учение, кажется, не было связано ни с каким особенным обогащением его. Один только автор составляет исключение из этого правила — Галиани. Он объясняет вопрос о сущности и справедливости ссудного процента вполне оригинально.

«Если бы, — говорит он²⁵⁶, — процент был в самом деле тем, чем его обыкновенно считают, а именно прибылью или барышом, который заимодавец извлекает из своих денег, то он действительно должен бы был заслуживать осуждения, ибо каждая прибыль — безразлично, высокая или низкая, — которую дают деньги, сами по себе бесплодные, заслуживает порицания. Такую прибыль нельзя также назвать плодом труда, потому что трудится тот, кто берет ссуду, а не тот, кто ее дает» (с. 244). Но процент не является настоящей прибылью, а только необходимым дополнением для уравнивания того, что человек дает и что он получит. Справедливость требует, чтобы то и другое было равноценно. Так как ценность является отношением, в котором находятся предметы к нашим потребностям, то было бы совершенно неправильно искать равноценности в равенстве веса, количества или внешнего вида обмениваемых предметов. Напротив, важно только то, чтобы польза получаемого и отдаваемого была одинакова. Поэтому настоящие и будущие суммы денег, равные по величине, не равноценны, подобно тому как в вексельном обращении не равноценны одинаковые суммы денег в различных местах. И подобно тому, как прибыль на вексель (cambio), несмотря на форму, которую она имеет, ажио (soprapiu), в сущности, есть дополнение, которое, будучи прибавлено то к имеющимся в данном месте, то к отдаленным по месту своего нахождения деньгам, восстанавливает равенство внутренней ценности обеих сумм, — точно так же ссудный процент представляет собой ничто иное, как уравнивание различных ценностей настоящих и отдаленных по времени денежных сумм (с. 243 и след.).

Этой интересной мыслью Галиани открыл новый путь для оправдания ссудного процента; она, между прочим, освобождает его от необходимости пользоваться известным сомнительным доказательством, к которому должны были прибегнуть его предшественники. А именно для того, чтобы избегнуть упрека в нарушении равенства взаимных услуг, Сальмазий и его последователи должны были прибегать к доказательству, что существует длительное употребление и для потребляемых благ, и даже для таких, которые, может быть, в начале периода ссуда, в самом деле, уже были потреблены, и что за отдельную уступку этого употребления по справедливости требуется отдельное вознаграждение — процент. Это действительно сомнительное доказательство стало лишним благодаря нововведению Галиани.

К сожалению, однако, окончательный вид, который принимает эта мысль у Галиани, малоудовлетворителен. А именно, Галиани видит причину того, что настоящие суммы денег имеют большую ценность, чем будущие, исключительно в различной степени надежности получения денег: права на получение известной суммы денег в будущем всегда сопряжены с известными опасениями, в силу которых сумма эта оценивается ниже, чем такая же сумма денег в настоящее время. Процент, уплачиваемый как вознаграждение за эти опасения, является, таким образом, видом страховой премии. Галиани четко высказывает этот взгляд в двух местах: в одном (с. 247) он называет «так называемые плоды денег» ценой за «сердцебиение» (prezzo del batti-cuore); в другом (с. 252) он напрямик заявляет, что то, что называют плодом денег, вернее могло бы называться ценой за страхование (prezzo dell’assicurazione). Таким образом, он совершенно неверно понимает сущность ссудного процента.

Способ, которым позднейшие итальянские авторы XVIII столетия рассматривают проблему процента, не заслуживает уже особенного внимания. И более выдающиеся из них — вроде Дженовези²⁵⁹ и Беккариа²⁵⁹, и те, которые специально занимались проблемой процента, как Васко²⁵⁹, придерживаются преимущественно взглядов, традиционных со времени Сальмазия.

Наибольшего внимания заслуживают рассуждения Беккариа. Он проводит резкую грань между интересом и процентом (usura): первый представляет собой непосредственную пользу от какого-либо предмета, между тем как процент является «пользой от пользы» (l’utilita dell’utilita). Непосредственную пользу (интерес) дают все блага. А так как деньги служат общим мерилом и представителем ценности всех других благ, то, в частности, интерес денег заключается в пользе, которую могут приносить представляемые ими блага. Так как в частности каждая сумма денег представляет или может представлять собою известный участок земли, то и интерес суммы определяется ежегодным доходом от этой земли. На основании этого интерес этот изменяется с изменением величины дохода от земли, и средняя величина денежного интереса будет равняться среднему доходу от земли (с. 116 и след.).

Так как в этом рассуждении слово «интерес», очевидно, обозначает то же самое, что мы назвали бы первичной прибылью на капитал, то в вышеуказанном месте мы можем усмотреть попытку, хотя и крайне примитивную, объяснения происхождения и величины первичного процента возможностью покупки земли. Как мы, однако, увидим впоследствии, та же мысль нашла себе за несколько лет до того времени более совершенное изложение у другого автора.

В одном месте Беккариа затрагивает также момент, впервые введенный Галиани, о влиянии времени и об аналогии с вексельным процентом, являющимся интересом по отношению к месту (с. 122); однако, он останавливается на нем еще поверхностнее, чем Галиани.

Что касается католической Франции, то она отстала и в теории, и в практике. Ее государственные законы о проценте в течение столетий считались самыми строгими в Европе. В то время, как во всех остальных государствах единодушно уже разрешили взимание процентов или совершенно открыто или в очень слабо замаскированной форме уже наперед условленного интереса, Людовик XIV нашел уместным возобновить существующее запрещение взимания процентов в таком объеме, что запрещались даже торговые проценты: единственно Лионский рынок был изъят из этого запрещения²⁶⁰. Сто лет спустя, когда в других странах уже стали осмеивать давно отжившее свое время запрещение взимания процентов в духе Зонненфельса или Бентама, во французском судопроизводстве оно пользовалось еще всей своей гибельной силой, и только в 1789 году порвали с этой институцией средневекового духа, как со многими другими: законом от 12 октября 1789 года запрещение взимания процентов было формально отменено и было заменено процентной ставкой в 5%.

Как законодательство, так и теория во Франции упорнее всего придерживалась строгой точки зрения канонистов. Мы уже видели, в какой незначительной степени могла быть принята теория Молинея около середины XVI столетия. В конце XVI столетия столь просвещенный автор, как Жан Боден, находит запрещение взимания процентов вполне справедливым, хвалит законодателей, издающих его, за их мудрость и считает самым целесообразным вырвать процент вместе с его корнями («отсечь корень ростовой прибыли, и не только стержень его, но и все ответвления»)²⁶⁴. Правда, в XVII столетии француз Сальмазий блестяще высказывался, в пользу процента, однако сделал это вне пределов Франции. В XVIII веке, наконец, растет число авторов — сторонников процента. Так, Ло борется уже за полную свободу процентного обращения, даже за уничтожение процентной ставки²⁶⁴; Мелон называет процент неизбежной общественной необходимостью и предоставляет богословам согласовать свои нравственные сомнения с этой необходимостью²⁶⁴. Монтескьё объявляет, что безвозмездная отдача в ссуду денег бесспорно представляет собою похвальный поступок, но это может быть только предметом религиозного совета, а не гражданского закона²⁶⁴. Однако несмотря на это, все же еще находились авторы, которые выступали против них, защищая старое строгое учение канонистов.