Избранные труды. Теория и история культуры
Шрифт:
В сумерках гаснущих дня, приглашен я на ужин любезным Виндиком был. Этот ужин навек в душе сохраню я. <…>
О, что за ночь! О, быть бы двойной тебе ночью Тиринфской!
Надо отметить тебя эритрейским камнем Фетиды.
Будь незабвенною ты, вековечным да будет твой гений!
Тысячу древних фигур из бронзы, из кости слоновой
И восковых, что вот-вот, казалось, вымолвят слово,
Видел я тут. Да и кто поспорил бы верностью глаза
С Виндиком, коль доказать надо подлинность вещи старинной
635
И неподписанным дать созданиям мастера
Но в восхищенье меня наибольшее трапезы строгой
Гений хранитель привел — Амфитриона сын, и не мог я
Глаз отвести от него и насытиться зрелищем этим:
Так благородна была работа, и в тесных границах
Столько величья. То бог, то бог! Он изволил явиться
Перед тобою, Лисипп, и великим явить себя в малом
Образе! Здесь, хотя все это чудо искусства размером
Только в стопу, но, взглянув на строение мощного тела,
Всякий невольно вскричит: «Эта самая грудь задушила
Опустошителя — льва из Немей, а руки держали
Гибельный дуб и ладье аргонавтов весла ломали».
Вот какой чувств обман заключается в малом предмете!
(Пер. Ф.А. Петровского)
С «серебряным веком», со столь своеобразным «упадком красноречия», классический период в истории словесного искусства Древнего Рима заканчивается. Исчерпанной оказалась традиционная система ценностей Рима, исчерпанной роль, которую играло в ней убеждающее, эстетически организованное слово, обращенная прежде всего к согражданам риторически устроенная латинская речь. Исчерпанной потому, что Рим перестал быть гражданской общиной, Городом, стал средоточием бескрайней империи и растворился в ней. «Ты сделал кругом земель то, что прежде было городом», — с похвалой говорил, обращаясь к Риму, один из самых знаменитых мастеров красноречия середины II в. Свою хвалебную речь Риму он произносил (и записал) по-гречески. По-гречески писал и сам император Рима Марк Аврелий (правил с 161 по 180 г.). Книга его называлась «Наедине с собой» и была исповедальной, меньше всего рассчитанной на то, чтобы кого-то убеждать. По-гречески писали и многие их современники, почему эта эпоха в культуре и литературе античности часто и справедливо называется эпохой греко-римского синкретизма. На ее протяжении историки и ораторы, поэты и философы часто создавали свои произведения по-латыни, но характерные для эпохи в целом эстетические воззрения и художественная практика в большей мере восходят к эллинизму, чем к собственно римской традиции. В ту же эпоху бурно развивается христианская словесность, возвещая конец античности и открывая совсем новую эру европейской культуры и искусства.
В городах Римской империи
На одной из площадей Рима возвышается колонна Траяна — монумент, возведенный около 114 г. н. э. в честь побед императора над аками — племенами, обитавшими на территории современной Румынии. Колонна покрыта рельефами, воспроизводящими в последовательном сюжете основные эпизоды кампании. На первом рельефе сюжет еще не начался. Перед зрителем засечная черта укреплений на берегу Дуная, обращенных в сторону внешнего вне-римского мира. Укрепления расставлены редко, так что создается острое ощущение пустынности страны, их окружающей. Потом идут плотно заполненные кадры — рельефы изображают боевые эпизоды, строительство крепостей, обращение императора к войску. Но вот война кончилась, и кончился сюжет, повествовавший о деяниях римлян. В двух последних кадрах уцелевшие даки уходят в свои степи, и в прежней пустоте пасутся несколько овец и коз.
Степи по-латыни — solitudines, буквально — «пустые места, зона одиночества, безлюдье». Римский историк Тацит, современник Траяна, широко пользуется этим словом при описании местностей за Рейном, занятых германскими племенами. Мир германцев и даков, кельтов и сарматов, племен и народов, окружавших империю до того, как утвердиться на ее развалинах, и был зоной solitudines — безлюдных степей и непроходимых лесов, озер и рек, Царством девственной природы. Греко-римский мир империи противостоял им как мир городов. Античная цивилизация — это городская цивилизация. Экспансия этой цивилизации осуществлялась в виде создания городов — у греков чаще путем колонизации, нежели военной оккупации, у римлян, наоборот, — в основном военным путем, реже путем вывода колоний. «Римляне, которые к тому времени уже овладели большей частью Италии, каждый раз занимали кусок покоренной земли и возводили на нем город, а если город уже стоял, то выбирали по жребию людей из своей среды и выводили их туда, создавая колонию», — писал ис-
637
торик II в. Аппиан («Римская история» 1, 7). Так, на морских побережьях, ранее городов не знавших, греки основали Массилию, нынешний Марсель, и Пантикапей, нынешнюю Керчь. В прирей-нских землях до прихода римлян городов вообще не было. Современный Трир — это римская Augusta Treverorum (Аугуста Треве-рорум), как современный Кёльн - римская Colonia Agrippinensis (Колония Агриппинензис).
Более тысячи лет, вплоть до первых веков христианской эры, просуществовала античная цивилизация. И столько же просуществовал ее главный очаг — античный город-государство. Представленный поселениями Греции и Италии, Малой Азии и Испании, Северной Африки и Британии, поселениями очень древними, вроде Милета или Афин, и поздними, вроде названных по имени римских императоров Кесарии Иудейской в современном Израиле или Адрианополя Фракийского в современной Болгарии, античный город был бесконечно многообразен и в то же время эпохально, типологически, един. Как соотносились в нем разнообразие и единство? Поиски ответа на этот вопрос удобно начать с сопоставления городов двух типов — греческого и римского.
Двуединой основой античного мира были и всегда оставались два культурных массива — Греция и Рим. Исходно различие их было различием двух типов городов. Город-государство по-гречески -pylis, отсюда— русское «политика», по-латыни — civitas, отсюда — русское «цивилизация». Pylis — первичная реальность, и «гражданин» polites, и как понятие, и как слово произволен от этой первичной реальности. Civitas, напротив того, производна от civis — гражданина, ибо первичной реальностью для римского сознания является именно он. Поэтому само слово civitas буквально означает не «город», как означает его pylis, а «гражданство, гражданскую общину», и носителем суверенитета она является как совокупность граждан, обозначаемая в этом смысле особым словом — populus, «народ». Populus есть совокупно действующее вовне и совокупно ответственное перед всеми своими членами, исторически вызревшее соединение, изначально разнородных слагаемых — общины коренных римлян, patres, «отцов-сенаторов», и общины пришлых — plebs, «плебеев». В этой своей гражданской целостности Populus Romanus, «римский народ», воспринимался как единственный в своем роде. Он противостоял всем государственным или политико-этническим образованиям окружающего мира и мыслил отношения с ним и лишь в виде распространения своей civitas, то есть своего гражданства, а в высшем, символическом смысле и своего города-государства, на все новые и новые племена и народы.
638
Ни понятия, ни, соответственно, слова, равнозначного латинскому populus, в Греции нет. Demos (источник русского слова «демократия»), который часто переводился как «народ», от лица которого издаются декреты и принимаются решения, строго говоря, в глубине общественного сознания включает лишь часть граждан; aristoi (откуда - «аристократия») — охватывает другую, столь же самостоятельную часть, и в пределах полиса они сосуществуют, худо ли, хорошо ли, подчиняясь общим законам, но не растворяясь друг в друге, как растворялись, несмотря на все внутренние антагонизмы и распри, римляне в своем populus'e — носителе общего суверенитета. Aristoi, разумеется, живут в полисе и служат ему, но такое служение всегда проблема, которую каждый раз приходится решать: вроде, служа полису, служишь своим, но в то же время и не своим или, во всяком случае, не до конца своим. Потому не менее (а подчас и гораздо более) крепки связи aristoi с аристократами в других полисах. В таких условиях греческий полис мыслил себя как часть более обширного исконного, лингвистического и этнического, целого — эллинского мира, внутри которого полисы сосуществуют на основе исономии — «равнозакония», а не на основе распространения на них римского гражданства, их подчинения и иерархии, как обстояло дело в римской Италии, а позже в Римской империи.
Мы сопоставили для примера Рим и города Греции; в других городах этой цивилизации положение было таким же. И в греческом, и в римском, и во многих иных вариантах решению подлежала одна и та же проблема — как обеспечить единство гражданского коллектива при разнородности отдельных его частей, единство гражданина и города, единство города и окружающей цивилизации, там, где реально дано только их многоразличие, и при этом обеспечить их единство так, чтобы сохранить в то же время самостоятельность каждого его слагаемого.