Издержки хорошего воспитания
Шрифт:
— Скоро узнаем.
Потянувшись к нему, Ардита похлопала его по руке.
— Уважаемый мистер Кертис Карлайл, — тихо произнесла она, — вы, случаем, не влюбились?
— А какое это имеет значение?
— Большое. Потому что я, кажется, по уши.
Он иронически покосился на нее.
— И таким образом довела свой январский баланс до полудюжины, — предположил он. — А вдруг я поймаю тебя на слове и позову с собой в Индию?
— Может, и мне поймать тебя на слове?
Он пожал плечами:
— Пожениться можно и в Кальяо.
— А что ты мне можешь предложить? Не хочу
— Я думал, ты ничего не боишься.
— Так и есть, но я не собираюсь доказывать это одному-единственному человеку ценой своей судьбы.
— Была бы ты из бедняков… Нищая девочка, мечтательно глядящая поверх забора фермы.
— Какая прелесть, да?
— Я бы мог тебя удивлять — открывал бы тебе глаза и радовался. Если бы у тебя хоть в чем-то была нужда! Неужели ты не понимаешь?
— Понимаю: как те девушки, которые глазеют на витрины ювелирных магазинов.
— Вот-вот, и мечтают получить вот те овальные платиновые часики, украшенные бриллиантами. Только ты бы решила, что это слишком дорого, и указала на что-нибудь попроще, из белого золота, долларов за сто. А я бы тогда возразил: «Дорого? Ничуть!» Мы с тобой зашли бы в этот магазин, и очень скоро у тебя на руке поблескивали бы платиновые часики.
— Какая прелесть и какое убожество — одним словом, здорово, правда? — промурлыкала Ардита.
— Вот и я о том же. Представляешь, как мы будем разъезжать по всему миру, сорить деньгами и ловить на себе благоговейные взгляды носильщиков, коридорных и официантов? Воистину блаженны богатые, ибо их есть царство небесное!
— Честное слово, я хочу, чтобы у нас все так и было.
— Я тебя люблю, Ардита, — нежно сказал он.
На мгновение детская непосредственность ее облика сменилась странно-серьезным выражением.
— Мне с тобой очень хорошо, — сказала она, — лучше, чем с любым другим мужчиной. Меня подкупают твои черты, твои темные, давно не стриженные волосы, твоя манера перемахивать через борт. Вообще говоря, Кертис Карлайл, мне нравится все, что ты делаешь, когда ведешь себя естественно. Я считаю, у тебя есть кураж, а ты знаешь, как много это для меня значит. Когда ты рядом, мне порой хочется тебя расцеловать без всякой причины и сказать, что ты — юный идеалист, начитавшийся сказок. Будь я чуть старше или чуть равнодушней, махнула бы с тобой. А так, пожалуй, вернусь обратно и выйду замуж… за другого.
За серебристым озерцом изгибались и дергались в лунном свете чернокожие фигуры — ни дать ни взять акробаты на разминке, после долгого перерыва дающие выплеск накопившейся энергии. Они маршировали гуськом, смыкались в концентрические круги, то запрокидывая голову, то склоняясь над своими инструментами, будто фавны над свирелями. А тромбон и саксофон непрерывным стоном выводили плавную мелодию, то мятежную и ликующую, то призрачно-жалобную, как танец смерти из сердца Конго.
— Пошли танцевать! — вскричала Ардита. — Не могу усидеть на месте, когда играет такой бесподобный джаз.
Взяв Ардиту за руку, он вывел ее на широкую песчаную полосу, которую луна озарила великолепным блеском. Как невесомые мотыльки, они поплыли в густом матовом свете, и под рыдания, восторги, сомнения и отчаяния фантастической симфонии последнее чувство реальности покинуло Ардиту: она отдала свое воображение на волю дурманящих тропических цветов и звездной бесконечности, закрыв при этом глаза, поскольку чувствовала, что иначе увидит себя танцующей с призраком в краю, нарисованном ее фантазией.
— Вот это я понимаю: стильный пиратский танец, — прошептал он.
— Это помешательство, но какое восхитительное!
— Нас околдовали. Тени бесчисленных поколений каннибалов следят за нами вот оттуда, с высокой скалы.
— И могу поспорить, досужие каннибальши бубнят, что мы чересчур сближаемся в танце и что я потеряла всякий стыд: не вдела в нос кольцо.
Они тихонько рассмеялись, но смех замер, когда за озерцом умолкли на середине такта тромбоны, а саксофоны тревожно застонали и растворились.
— В чем дело? — выкрикнул Карлайл.
Через мгновение тишины они разглядели темную мужскую фигуру, бегом огибающую серебристое озерцо. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это Бейб, чем-то необычайно взволнованный. Остановившись перед ними, он выдохнул:
— Судно появилось, ага; с полмили до него, сэр. Моуз — он у нас в дозоре — говорит: вроде якорь бросило.
— Судно… какое судно? — встревожился Карлайл.
В его тоне промелькнули нотки отчаяния, и у Ардиты внезапно сжалось сердце, когда она увидела его потухшее лицо.
— Говорит, не знает, сэр.
— Оттуда шлюпку спустили?
— Нет, сэр.
— Давай посмотрим сверху, — решил Карлайл.
В молчании они двинулись вверх по склону; пальцы Карлайла не отпускали ладонь Ардиты, как было в танце. Время от времени он нервно стискивал ей руку, будто не чувствовал соприкосновения, но Ардита терпела. Казалось, подъем занял у них целый час; на вершине утеса они с осторожностью пересекли очерченное темным плато и подкрались к обрыву. Одного краткого взгляда было достаточно, чтобы у Карлайла вырвался приглушенный возглас. Это был таможенный корабль с шестидюймовыми орудиями на корме и на носу.
— Прознали! — выговорил он с коротким вдохом. — Прознали! Выследили.
— Ты уверен, что им известна эта протока? Возможно, они просто решили осмотреть остров с утра пораньше. Расщелина в скале оттуда не видна.
— В бинокль — видна, — обреченно выговорил он и посмотрел на часы. — Почти два ночи. До рассвета они ничего предпринимать не будут, это точно. Не исключено, конечно, что они ждут второй катер или хотя бы углевоз.
— Думаю, нам лучше остаться здесь.
Время шло, а они безмолвно лежали рядом; каждый положил голову на руки, словно мечтательный ребенок. За ними припали к земле негры, терпеливые, отрешенные, покорные, время от времени возвещавшие зычным храпом, что даже неминуемая опасность не способна пересилить неудержимую африканскую сонливость. Незадолго до пяти часов утра к Карлайлу обратился Бейб. На борту «Нарцисса», сообщил он, имеется полдюжины винтовок. Или уже принято решение не сопротивляться? Он-то считал, что можно еще на славу подраться, если только продумать план.