Изгнание из рая
Шрифт:
— Какая там высота!
— Что вы, Зинька Федоровна! — всполошился Гриша. — Да ведь наше село образцовое!
— Было. А теперь — обыкновеннейшее. Вон у моего знакомого председателя колхоза через его территорию проходила трасса Олимпийского огня — там порядок! Ничего не жалели! Стадион с мраморными скульптурами, ресторан на три зала, Дворец торжественных церемоний, газ врезали с магистрального газопровода, все хаты шифером перекрыли, новые заборы вдоль улиц, парк посадили, оранжереи под стеклом, из столицы прислали повара, чтобы научил жарить котлеты по-киевски…
Гришу как-то не очень взволновала эта картина чужой роскоши, вместо этого он почувствовал, что становится подозрительно чувствительным в вопросах терминологии.
— Как вы сказали, Зинька Федоровна: через территорию колхоза?
— Ну? А разве что?
— У колхоза не может быть территории.
— А что же у него, по-твоему?
— Земли. Территория только у сельского Совета. У меня на работе есть книга: «Административно-территориальное деление Украинской ССР». Там названы населенные пункты, а не колхозы.
— У тебя на работе? Административно-территориальная? А у меня пять сельсоветов в колхозе — слыхал! Чья же, выходит, территория?
— Пять сельсоветов? Я над этим не думал.
— А ты подумай.
— Я подумаю. Тут надо разобраться.
Зинька Федоровна окинула Гришу голографическим способом: то есть, не сходя с места, осмотрела спереди и сзади, потом долго смеялась.
— Что же тут разбираться? На территории колхоза «Днипро» расположено пять сельсоветов.
— На землях!
— Ну, пускай будет на землях. Но колхоз один, а сельсоветов пять. Так что же важнее? Земля или территория?
— Важнее советской власти ничего быть не может, Зинька Федоровна.
— Может, скажешь, что ты и есть советская власть?
— Сегодня да.
— А тот, кто кормит народ хлебом, — это не власть?
— Народ сам себя кормит.
— Хорошо. Сам. А ты что же — танцплощадку будешь строить?
— Может, что-нибудь и побольше.
— Что именно?
— Ну… Стадион для Веселоярска. Может, и для всех наших пяти сельских Советов. Вот соберемся все пять председателей сельсоветов, подумаем, прикинем возможности…
Зинька Федоровна откровенно заскучала, не стала уже прибегать к голографии.
— Все Левенцы упрямые, но ты, наверное, превзошел их всех. Пять председателей! Да в тех сельсоветах председателями девчата с высшим образованием!
— Не имеет значения.
— Ах, не имеет значения? А как же в отношении Дашуньки? Или она у тебя не ревнивая?
— Зинька Федоровна, я хотел бы вам напомнить, что речь идет не о Дашуньке, а о стадионе.
— А постановление о стадионе у тебя есть? Или это тоже, по-твоему, не имеет значения?
— Постановление примем.
— А вышестоящие организации тебе разрешили?
— Мы методом народной стройки.
Зинька Федоровна встала и направилась к дверям.
— Методом народной стройки знаешь, что можно делать? Ямы в земле выкапывать. Да и то если лопаты острые. А где ты возьмешь материалы, технику, инвентарь, штаты и кто все это будет финансировать? Знаешь, что сказал Шаляпин? Бесплатно только птички поют.
Конференция на наивысшем веселоярском уровне не дала результатов, но Гриша решил быть упрямым до конца. Разумеется, лучше было бы объединиться с Зинькой Федоровной, чтобы действовать общими усилиями.
У председателя сельсовета власть без базы, у председателя колхоза база без власти. Объединиться — горы перевернешь! Но даже Адам и Ева, как известно, начали с того, что поссорились, разъединились навеки и были изгнаны из рая и обречены на вечное несогласие. Теперь судьбу Адама и Евы повторяют все те ведомства, которые призваны общими усилиями поднимать сельское хозяйство, а на самом деле каждый хочет подняться только в одиночку, не заботясь ни о других, ни о самом сельском хозяйстве.
Нужно было отдать должное дядьке Вновьизбрать: он умел чем-то смазывать механизм, и взаимоотношения сельсовет — колхоз определялись принципом мирного сосуществования. Но теперь Гриша ужаснулся экономическому диктату Зиньки Федоровны, потому, ничего не говоря о своей идее стадиона, осторожно начал расспрашивать дядьку Вновьизбрать, как ему удавалось соблюдать единство мыслей с председателем колхоза. Неужели только тогда, когда дядька Вновьизбрать присоединялся к мнению Зиньки Федоровны?
— А ты, говорится-молвится, делай так, — хитро улыбнулся Вновьизбрать, — чтобы не дать ей выразить свое мнение.
— Как же это?
— Успевай опередить ее, говорится-молвится. Мнение словно бы ее, а первым высказал ты. Тогда это уже вроде бы твое мнение и присоединяться нужно Зиньке Федоровне. Умей опережать — тогда ты руководитель!
Гриша подумал: со стадионом он, кажется, опередил всех, а что из этого вышло? Не стал спрашивать о стадионе дядьку Вновьизбрать. Спросил Ганну Афанасьевну. Та мобилизовала весь свой огромный опыт и заявила твердо и категорично:
— Стадион — это директор. А ставки нам никто не даст.
— А вообще, кто дает ставки?
— Райфинотдел.
Гриша поехал в райфинотдел. Предполагал увидеть там обросшего ракушками и мхом непробиваемого бюрократа, а встретил красивую молодую девушку, которая сидела за столом и, заглядывая в круглое зеркальце, красила губы французской помадой.
— Извините, — робко начал Гриша, — мне бы заведующего.
— Я заведующая. Слушаю вас.
— Заведующего райфинотделом, — упрямо повторил Гриша.
— Я вас слушаю. Садитесь. Откуда вы? Кто?
«Ну, — ободренно подумал Гриша, плюхаясь на стул и обрадованно представляясь заведующей, — если у нас такие девчата занимают такие должности, то мы не то что стадионы!.. Оживут степи и озера!..»
— Веселоярск — село коммунистического быта, — прочирикала заведующая, услышав, что Гриша — председатель Веселоярского сельсовета. Она придирчиво осмотрела в зеркальце свои подрисованные губы и принялась пудрить симпатичный носик французской компактной пудрой.