Изгнание из рая
Шрифт:
— Это я вычитала когда-то такое слово у одного писателя. Оно обозначает: промежуточные маленькие государства между большими. Я так называю теперь тех людей, которые вроде бы промежуточные между городом и селом. Ни тебе господи, ни тебе боже.
— То есть ни богу свечка, ни черту кочерга, — уточнил Гриша, а сам подумал: неужели оппозиция организовала против него еще и этих лимитрофов? Но тут же любопытство охватило его: что же это за люди и что им нужно? Зовите, пусть заходят, — попросил Ганну Афанасьевну.
Лимитрофов было шесть или семь, точно пересчитать Гриша не смог, потому что очень рябило в глазах, к тому же они непрерывно передвигались по кабинету, налетали на Гришу, ощупывали снопы у стены, но тут новый председатель деликатно, однако настойчиво отстранял их, призывая успокоиться и изложить суть дела, приведшего их сюда.
Лимитрофы были солидными мужиками, среднего возраста, выше средней упитанности, в одинаковой одежде: защитного цвета куртки с множеством карманчиков, застежек, пуговиц и петель, точно такие же штаны, резиновые сапоги охотничьи, кепки с длинными солнцезащитными козырьками; у каждого рюкзак и всякие причиндалы, дорогие спиннинги в еще более дорогих чехлах, на поясах ножи, топорики, лопатки. Снаряжены — хоть Эверест штурмовать!
— Так что у вас, товарищи? — спросил Гриша, с трудом удержавшись от того, чтобы не назвать их лимитрофами.
— Безобразие! — закричали лимитрофы.
— Показательное село, а что здесь творится!
— Обманщики!
— Проходимцы!
— Беззаконие!
— Мы этого так не оставим!
— Найдем на вас управу!
— Так, — подытожил Гриша. — Все прекрасно, дорогие товарищи. Вы меня видите впервые, я тоже впервые имею удовольствие и честь видеть и слушать вас. Нельзя ли изъясняться более понятно?
Только после этого лимитрофы малость успокоились, вперед выступил самый упитанный и степенно промолвил:
— У вас тут построен пруд.
— Точно, — подтвердил Гриша.
— Во всех газетах расписали его необычную форму, площадь зеркала, предполагаемые прибыли от рыборазведения, от карпов, толстолобиков, амуров и даже бестера.
— Расписали, — согласился Гриша.
— Мы бросили свои дела, хотя все мы занимаемся очень ответственными делами, и приехали сюда.
— Ага, приехали.
— Чтобы проверить и убедиться.
— Предположим, — сказал Гриша.
— Вы что, сомневаетесь?
— Да нет, я пытаюсь вникнуть в суть.
— Какая суть? — снова беспорядочно закричали лимитрофы. — Какая суть, если тут сплошной обман.
— Прошу точнее, — напомнил Гриша.
— Точнее, — снова взял слово уполномоченный лимитрофов, — точнее вот: перед прудом кто-то поставил шлагбаум и мы не смогли проехать машинами…
— Пешком можно, — подсказал Гриша.
— А пешком — нас заставили покупать билеты на право ловли рыбы в пруде. Три рубля билет.
— Наверное, так решило правление колхоза, пруд принадлежит им, заметил Гриша.
— А рыба где? — закричали лимитрофы. — Неделю ловим, каждый день платим по три рубля — и хотя бы тебе рыбий глаз!
— За рыбу я не отвечаю, — объяснил Гриша. — Что же мне — нырять в пруд и нацеплять вам на крючки карпов?
— Дело в том, — угомонив своих, сообщил старший лимитроф, — что там нет никакой рыбы вообще. Не запускали еще и мальков. Мы были в конторе колхоза, там ничего не знают. Вы, как представитель власти, отвечаете за то, что у вас происходит. Найдите того человека и…
Но искать никого не пришлось, потому что открылась дверь и собственной персоной встал на пороге Рекордя в новеньком джинсовом костюме, покручивая вокруг пальца ключики от отцовского «Москвича».
— Вот он! Вот! — кинулись к нему лимитрофы с намерениями далеко не ангельскими, но Рекордя отмахнулся от них, будто от мух, и через их козырьки спросил Гришу:
— Что нужно здесь этим дармоедам?
— Это ты продавал им билеты на ужение? — спросил Гриша.
— Не билеты, а лицензии.
— Так в пруде еще нет рыбы.
— А какое мне дело? Я уполномоченный добровольного общества охотников и рыбаков. У меня жетон. Имею право на все водоемы местного значения реализовать лицензии. А у этих есть какие-нибудь документы? Почему они в рабочее время сидят возле нашего пруда? Вызови милицию, пускай пошерстит их малость!
— Да оно и в самом деле, — сказал Гриша. — Товарищи, прошу предъявить…
«Товарищи» попятились к дверям.
— Дружнее, дружнее, — подбадривал их Гриша, — да не к дверям, а сюда, ко мне. Или, может, вы того?.. Может, вы в самом деле лимитрофы?
— Лимитрофы? — крикнул кто-то из рыбаков. — Что это такое? Это оскорбление! Мы!..
— А кто же вы такие? — засмеялся им вслед Гриша, а Рекордя посоветовал: — Исчезни и больше не попадайся мне на глаза.
— У меня — жетон!
— Исчезни вместе с жетоном и с дружком своим Беззаботным! Я еще в район позвоню!
— Подумаешь, начальство! — пробормотал Рекордя, вертя ключиками уже не от себя, а к себе.
Ганна Афанасьевна принесла еще ворох бумаг, и Грише уже было не до Рекорди.
Он углубился в официальные бумаги и только теперь наконец спохватился: что же это с ним, и как, и почему? Сон или смех, смех или сон, и откуда на него такое наваждение?
Бумаги ужаснули его количеством, размерами, угрожающим тоном, загадочностью, а более всего — ненужностью. Белые и синие, красные и рябенькие, узенькие и широкие, как стол, тонкие до прозрачности и жесткие, как обложки, разграфленные и разрисованные, с главами и параграфами, с пунктами и подпунктами, с правилами и исключениями, срочные и длительного действия, однодневные и рассчитанные на перспективу; бумаги с требованиями, напоминаниями, предупреждениями, вопросами и призывами, просьбами и угрозами. И все это сыпалось на головы мизерного аппарата (председатель и секретарь!) сельского Совета от организаций доминирующих и контролирующих, регулирующих и координирующих, перворазрядных и подчиненных, консультативных и декларативных, престижных и странных…