Шрифт:
Глава I
I
Великий Князь Павел Александрович вглядывался во вдовий фиолет апрельской ночи. Время застыло. Куцые, мелкие снежинки, которым, чувствовалось, было неловко за свое неуместное появление весной, белой пылью зависли в воздухе. Стрелки часов не двигались, словно приклеенные к циферблату. Впрочем, так всегда бывает в минуты напряженного ожидания.
Пиц прекрасно знал, что нужно отвлечься, но не мог думать ни о чем другом. Он ждал посыльного от той, которую лишь недавно смог вернуть после, казалось, безвозвратного, окончательного расставания, коему сам он был инициатором. Каким-то чудом Павел вновь убедил Ольгу Валериановну в своих чувствах, раскаявшись и полностью признав все преступления, совершенные против их любви. Кроме того, августейшему поклоннику пришлось встать на горло собственной бережливости,
Сергей Александрович, которого Павел об истинных причинах своего решения не уведомил, рвал и метал. Он никак не мог взять в толк, почему брат-вдовец отказался служить в Москве. Ведь как было бы замечательно! Они с женой Эллой окутали бы его и несчастных племянников, лишенных материнского тепла, семейным уютом и заботой. Дом в Усове всегда был бы в их распоряжении. Но никакие уговоры и убеждения на брата не действовали. Сергей душил в себе догадки, что Павел вновь спутался с известной дамой. Страшно не хотелось убедиться в том, что уже было списанная со счетов госпожа Пистолькорс со стремительностью кометы, вильнув огненным хвостом, изменила направление и вновь кружилась на орбите его несчастного брата.
Хоть Сергей достоверно и не знал всех причин, удерживающих брата в Петербурге, с Государем он, по всей видимости, эту тему обсуждал, поскольку тот окончательно объявил Павлу, что даст ему дивизию в Москве. Теперь Пицу, самому молодому и любимому дяде Николая II, предстояло придумать, как вновь убедить Императора все же оставить его в городе на Неве.
Павлу еще повезло, что Сергей Александрович, будучи московским генерал-губернатором, был слишком занят хлопотами по устройству коронационных торжеств для недавно взошедшего на престол племянника и времени раздумывать о поведении Пица у него было немного. С организацией празднеств не все шло гладко. Младшему брату приходилось выслушивать возмущение Сергея по поводу ревности министерства двора к его инициативам. В январе Великий Князь обратился с предложением, чтобы в целях обеспечения безопасности в Москву отправили саперов обследовать подземные сооружения. Через месяц он получил письмо от графа Воронцова-Дашкова, в котором тот сообщал, что Кремль и прочие здания придворного ведомства должны состоять под наблюдением его людей и дополнительные охранительные меры со стороны генерал-губернатора представляются излишними. Только было Его Императорское Высочество отошел от такой невероятной наглости, как в марте Государь выпустил рескрипт, по которому все распоряжения и исполнительная деятельность по приготовлению и устройству торжеств возлагались на министерство двора. Воронцов торжествовал. Сергея Александровича отодвинули на задний план, поручив лишь содействовать устроителям. Павлу пришлось долго успокаивать обиженного брата, оскорбленного в своих лучших чувствах. Пиц не находил в решении Николая II ничего унизительного для Сергея, просто племянник хотел повторить церемонию, организованную в восемьдесят третьем году министерством двора для его отца, Александра III.
– Прелестно, просто прелестно! В таком случае, я умываю руки! – кипел Сергей. – Ежели они так доверяют Воронцову, так тому и быть! Хотя стоило бы вспомнить, как тот запамятовал отправить за будущей Государыней императорский поезд, и Аликс вынуждена была трястись по кочкам в экипаже на пути в Крым. А ведь счет шел на часы! Она могла опоздать, не застать Сашу живым и не получить благословения от отца жениха. Быстро же Ники забыл об этом! Что же, пусть потом пеняет на себя!
Граф Воронцов-Дашков, несмотря на свою дружбу с покойным Александром III, братьев его никогда не жаловал и церемониться с ними не считал нужным. Яркая, сложная личность Сергея раздражала его едва ли не больше всех остальных членов императорской фамилии.
Тем не менее, даже потеряв главную роль в устройстве торжеств, Сергей крутился день и ночь, подготавливая к коронации не только город, но и Ильинское, где после праздников планировала отдохнуть царская чета. Он, по обычаю, все принимал близко к сердцу, и это не давало ему сидеть сложа руки.
Для Павла тоже нашлось дело. Ему поручено было встречать приезжавших на коронацию многочисленных зарубежных гостей, всякий раз облачаясь в соответствующий иностранный мундир. Через несколько дней он планировал ехать в Москву с детьми и остаться там после коронации вместе с Аликс, Ники и остальной родней. Предстояло длительное расставание с Лёлей. Как же не хотелось от нее уезжать теперь, когда они вновь были вместе!
«Но отчего так долго нет посыльного? Можно было уже три раза обернуться!» – дурное предчувствие щекотало под ложечкой.
Когда в дверях кабинета, наконец, появился человек с запиской от Ольги, Павел уже не сомневался, что в свидании ему отказано. Мама Лёля, как с легкой руки Павла звали госпожу Пистолькорс в обществе, ссылалась на плохое самочувствие. Вчера и третьего дня она не смогла с ним встретиться по той же причине. Что это было – действительно болезнь или равнодушие, которым она, возможно, хотела наказать его за муки, испытанные ею при пережитом расставании? Если месть, то это было бы уже чересчур! Скоро он отправится в Москву, и они не увидятся целую вечность.
У Павла разболелась голова. Он быстро собрался и поехал к брату Владимиру. При дворе Великого Князя Владимира Александровича, благодаря супруге Марии Павловне, знатной любительницей балов и пиршеств, всегда было шумно и весело. Михен, как никто другой, знала толк в роскоши и чувственных наслаждениях.
Во Владимирском дворце Великий Князь застал адъютанта брата, Эрика Августовича фон Пистолькорса, супруга Ольги. Всякий раз встречая ротмистра, бывшего офицера своего полка, Павел не знал, куда девать глаза. Ему было известно, что Пистолькорс смирился со своим положением и, в конце концов, принял роман супруги без особой борьбы. Он вроде даже наслаждался неформальной свободой, полученной в результате такого положения дел. Все же сложившаяся ситуация казалась настолько странной, если не сказать извращенной, что душа Пица никак не могла успокоиться.
– Милый Эрик Августович, где же Вы прячете мою дорогую подругу? Она пропускает все веселье! – с улыбкой поинтересовалась Михен, с царственной грацией блеснув роскошной сапфировой тиарой. В те годы Великой Княгине нравилось подчеркивать свои широкие взгляды. Еще Александр III не раз отчитывал ее за дружбу с теми, кто был ей не по статусу.
– Ей нездоровится. Велела кланяться Вам, Ваше Императорское Высочество, и передать, что, как только поправится, явится пред Ваши ясные очи, – в словах ротмистра явно слышался витиеватый слог его супруги.
II
Едва Ольга открывала утром глаза, ее начинало мутить. Нет, раньше. Как только мозг ее просыпался, за секунду до того, как она понимала, что Морфей выпустил ее из своих объятий, противной, тягучей волной накатывала тошнота. Страшная слабость который день заставляла ее оставаться в постели.
В таком виде, землистого цвета от бесконечной дурноты, растрепанная, с побледневшими губами, она не могла принять Великого Князя. Лёля боялась, что Павел, увидев ее, лишенную обычного шарма и кипучей жизненной энергии, которая электрическими брызгами прежде искрилась в ее глазах, тут же охладеет к ней. С другой стороны, она страшилась потерять своего принца, отказывая ему во встречах. Любая девица при дворе с удовольствием заняла бы ее место, стоило Его Императорскому Высочеству только щелкнуть пальцами. Высокий, утонченный, с огромными печальными глазами, он, порой сам того не желая, пробуждал в женщинах самые романтические мечты. Ей ли было не знать! И даже рано появившиеся залысины не портили Павла, делая его еще больше похожим на своего великого деда, Николая I.
В причинах своего плохого самочувствия Ольга не сомневалась. Она не в первый раз ждала ребенка. И это было, пожалуй, главным источником ее теперешних страхов. Ольга трусила открыться Павлу. Как он отреагирует? Что, если он оставит ее? Вдруг решит, что это ее хитроумный план? Все ведь только и нашептывали ему, какая она коварная интриганка. Вдруг, послушав их, он разлюбит ее? С другой стороны, это был шанс навечно привязать Его Императорское Высочество к себе.
Детей к ней не пускали, объясняя, что мамa больна. Однажды утром шестилетняя Марианна, которая в семье прочно занимала трон королевы драмы, проходя мимо Ольгиной половины, устроила скандал. Девочка желала попасть в будуар, ревела и требовала увидеть мать. Дочку увели, но Мама Лёля, устыдившись своей болезненной немочи и невнимания к детям, поднялась, накинула пеньюар и вышла к столу.