Изгнание
Шрифт:
– Не смей называть моего ребенка бастардом! – возмутилась сестра. – Да и как я могу быть уверена, что он меня любит? Он уже отталкивал меня. Ежели он снова меня оставит, я этого не вынесу.
– Разве не ты с ним порвала тогда?
– Я, но он меня вынудил… Ты даже не представляешь, как я боюсь!
– Самое время бояться. Припозднилась ты со страхами немного, – не удержался от толики сарказма брат. – Лучше скажи, Пистолькорс в курсе?
– Да.
– И про то, что он ко всему этому не имеет отношения?
– А как ты думаешь, ежели он давно на моей половине не был?
–
– Без энтузиазма. Но что ему остается?
Их разговор прервала горничная, которая подала чай. Ольга ни к чему не притронулась, а Сергей с удовольствием поглотил все принесенные пирожные шу с кракелюром.
Вдруг послышались быстрые детские шаги, и, несмотря на протесты няни, в комнату просунулась детская головка в черных кудрях.
– Посмотрите, кто пришел! Марианна! Ну какая же красавица растет! Царица Египетская! Вся в мать! – Сергей подхватил на руки любимую племянницу. – Муня у Любаши тоже подросла. Очаровательный ребенок!
– Пойдем, дядя Сережа, я тебе наш кукольный театр покажу!
– Ты подумай, что будешь говорить мамa и Любаше. Они собираются тебя навестить, – посоветовал Сергей сестре на прощание, покорно следуя за Марианной в игровую комнату.
X
Свежий, сладкий воздух загородного имения Сергея Александровича, наполненный ароматами сирени и тополя, моментально начал оказывать целебное действие на измученных торжествами членов императорской фамилии. Напряжение спадало, отступали мигрени, у многих даже бессонница удалилась по-английски. Воздух свободы и покоя.
Утром к привычным ароматам Ильинского добавлялся пробуждающий здоровый, отнюдь не аристократический аппетит запах свежеиспеченного хлеба, которым усадебная пекарня баловала августейших дачников. Подавали его еще горячим, с хрустящей корочкой. Оторваться было невозможно. Пресыщенные высокой кухней гости предпочитали на свежем воздухе хлеб из печи любым кондитерским изыскам.
Хозяева и гости ловили рыбу, собирали грибы, катались на лодках, играли в теннис и фанты. Мисси и Даки бесстрашно носились верхом, брали любые барьеры, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Ники и Эрни увлеченно играли в теннис. Маленькую Царевну возили по дорожкам сада в коляске. Аликс часто сажала дочь к себе на колени и играла с ней. В полдень купались в реке. Все отдыхали, позабыв заботы и тревоги. Только Царю и генерал-губернатору все же приходилось несколько часов в день работать с депешами.
Государь, кажется, успокоился, отдохнул, и в глазах его вновь заплясали мальчишеские искорки, как когда-то в беззаботном детстве. В кругу близких молодая Императрица тоже, наконец, отогрелась от дворцового холода Санкт-Петербурга. В те июньские дни она была особенно красива. С густыми золотистыми волосами до колен и светлой улыбкой, Аликс вполне соответствовала своему прозвищу при дворе бабки, королевы Англии Виктории, – Солнышко. Тогда в Ильинском, возможно, впервые после приезда в Россию, ее лучистые глаза снова засияли, что два огромных аквамарина. К слову, именно тогда Александра Федоровна с подачи одного из адъютантов Сергея, краснея и смущаясь, начала говорить по-русски.
Соседи расстарались, чтобы сделать пребывание высоких
В пику беззаботно веселящимся родственникам Константин Константинович ходил с мрачным видом, представляя собой живой укор и возвышенный гражданский протест.
– Что он бродит здесь тенью отца Гамлета? К чему эта кислая физиономия? Ежели он презирает наши развлечения, ежели так страдает его душа, так пусть бы ехал уже! Никто его силой не удерживает! – возмущался Сергей Александрович Павлу. Осуждение близкого друга ранило его больше, чем все Михайловичи вместе взятые. – Я и без его обличительной позы не сплю с того самого дня…
Костя вскоре и в самом деле уехал. Но Сергей, который, как внешне ни пытался изображать беззаботность, не мог избавиться от мыслей о катастрофе. Ему напоминали о трагедии постоянно. Приехал Власовский, привез появившиеся в Москве прокламации.
– Как тебе это нравится? – Сергей дал Павлу взглянуть на листовку. – Князь Ходынский!
– Попишут-попишут, да и забудется, – с наигранной легкостью бросил Пиц.
– Нет, хлестко придумано. Запомнится. Прицепится. Интересно, кто автор?
– Ты же не имеешь в виду Михайловичей?
– Это было бы слишком! Хотя прозвище в стиле злого языка Николая… Нет, даже думать так не хочу про Бимбо. Скорее всего, студенты пробуют перо. Ох, нахлебаемся мы еще с нашим университетом. – Брат повернулся к Павлу и посмотрел прямо в глаза. – Пиц, ты-то хоть понимаешь, почему я это делаю? Это же все ради Ники! Ты видел его глаза в тот день? Он не заслуживает, чтобы коронация запомнилась только жуткой трагедией. Как жаль людей, и как жаль Ники! Пусть лучше меня съедят, чем его!
Элла, как могла, старалась отвлечь мужа и царскую чету. Она придумала поставить спектакль. Готовили всё сами, без помощи извне. Дамские костюмы мастерили своими руками, мужские позаимствовали в театре. Те из гостей, кто не был занят на сцене, стали зрителями. Постановка представляла собой шараду, где на каждую букву имени Императора был сыгран соответствующий этюд – на «н» играли «Нитуш», на «и» Аликс блистала в роли Изольды. Особенно потрясла всех предпоследняя сцена, где Государыня предстала в образе Ангела. Вначале, вокруг Елизаветы Федоровны, которая вся в розовом возлежала на диване, пространство вокруг которого было сплошь устлано лепестками роз, извивались придворные, переодетые демонами. Элла изображала, что спит, и ей снится кошмар. Затем появившаяся на сцене с веткой сирени фея прогнала нечисть. Она расчистила путь Ангелу и добрым гениям, одетым лилиями. Аликс с Эллой были настолько светлы и прекрасны, что у зрителей в этой части по коже бегали мурашки восхищения.