Изгнание
Шрифт:
XI
Государь наслаждался пребыванием в Ильинском. Он три раза переносил отъезд. Отдых в имении всем, кажется, шел на пользу, и никто, даже родной брат, не догадывались, чего стоило нахождение там Павлу. Никому не приходило в голову, каково было вдовцу проходить мимо павильона «Не чуй горе», где он с покойной супругой проводили счастливые дни медового месяца. Никто и понятия не имел, какой пыткой было для него это веселье, как ныло его сердце, когда с виду беззаботно он играл в фанты или прогуливался по саду в компании кого-то из родственников. Прошло почти пять лет с той недели сущего ада, когда там же, в Ильинском, его молодая жена умирала от осложнений при родах. Сергей и Элла тогда были рядом, горевали вместе с ним, заботились о его крохах. Но они как-то снова смогли полюбить свою усадьбу. А Павел все не мог преодолеть ужаса перед проклятым для него местом. Это была его боль, и он был в ней одинок.
Если бы Павел только заикнулся, Сергей бы все понял. Он всегда жалел младшего брата и делил с ним все его страдания. Но тогда на него столько свалилось, что Пиц просто не мог докучать ему своей тоской. Это было бы чересчур эгоистично. В кои-то веки брату нужна была помощь, и Павел, как мог, пытался подставить ему плечо. А сам старался держаться нового дома в Усове настолько, насколько это позволяли приличия.
Естественно, разговор о его новой любви в тех условиях был совершенно неуместен, поэтому Павел с огромным облегчением вновь отложил его.
Наконец, императорской чете пришлось возвращаться в Санкт-Петербург. Пиц с трудом скрывал ликование. Скоро он покинет это злосчастное место и помчится к любимой, которая в тайных письмах, вложенных в корреспонденцию его адъютантов, уверяла, что истомилась, ожидая его!
Мама Лёля действительно выглядела если не истомленной, то немного уставшей. Несмотря на это, она будто еще похорошела. Бледность подчеркивала глубину ее черных глаз. Ольга похудела и стала еще грациознее, а движения приобрели большую плавность.
Однако после двухмесячной разлуки Павел ожидал более теплой встречи. Глаза Ольги казались ему темнее обычного, что, насколько он уже понял, не предвещало ничего хорошего. Госпожа Пистолькорс стояла у окна и жестом руки заставила Его Императорское Высочество остановиться на расстоянии, не приближаясь.
– Очень хорошо, что Вы пришли. Мне необходимо с Вами объясниться, – слишком официально для встречи после долгой разлуки начала она.
Сердце Павла оборвалось и повисло на одной артерии. Она полюбила другого и хочет оставить его. Что еще можно объявлять с таким видом?
– Прошу, не перебивайте меня! Иначе я собьюсь… Я не знаю, как сказать… с чего начать… – госпожа Пистолькорс нервно крутила в руках шелковый платок.
– Я слушаю, – Пиц ненавидел такие моменты. Каждая секунда растягивалась в безразмерный кошмар ожидания, рисующий картины, одна страшнее другой.
– Это все ужасно! Вероятно, Вы теперь со мной порвете…
– Умоляю, говорите! – Его Императорское Высочество чувствовал приближение панической атаки.
– Я ношу ребенка. Вашего ребенка… – прошептала Ольга и отвернулась к окну.
Павел, который готовил себя к измене, расставанию и прочим неприятностям, опешил. Он не сразу осознал, что чувствует по поводу перспективы снова стать отцом. Зато он ощутил огромное облегчение, что его не бросают. Напротив, Мама Лёля теперь была привязана к нему намертво.
– Что же в этом такого ужасного? – Пиц скорее изобразил оскорбление, чем почувствовал реальный укол. – Или Вы не желаете моего ребенка?
– Как Вы можете так говорить! Это самое большое счастье! Что бы ни случилось, со мной теперь навсегда останется Ваша частичка, наше чадо! Но я понимаю, что для Вас все сложнее…
– Я не хотел бы, чтобы Вы обманывались и грезили о несбыточном. Наш брак невозможен. Прошу Вас помнить об этом и не просить того, что я не в силах дать. Все остальное у Вас и у моего ребенка будет, включая мою любовь и заботу! В этом Вы можете не сомневаться! – лицо Павла просветлело. – И, уверяю Вас, я тоже рад сему пусть и неожиданному повороту судьбы!
XII
С каждым днем осознание будущего отцовства приносило все больше радости в настрадавшуюся душу Павла. Но как только он стал забывать об огорчениях и заботах, они напомнили о себе.
Вдовствующая императрица пригласила его к себе на чай. Однако дружеская беседа вылилась в самый настоящий выговор – крепкий, без сахара и сливок.
– У меня был граф Пален и жаловался на вашу с Владимиром резкость по отношению к нему! С каких пор вы стали упрекать людей за поручения, данные Государем? – сухо отчитывала младшего брата покойного мужа Мария Федоровна.
– Лучше бы граф следил за своими манерами и имел уважение к членам царской семьи!
– Был бы жив Саша, он бы вам напомнил, что быть частью императорской фамилии – это прежде всего ответственность! А вы, вместо поддержки расследования, вмешиваетесь и заваливаете Государя неловкими, неразумными советами! Так что Самодержец теперь выглядит не в лучшем свете! – вспыхнула Минни, недовольная тем, что Пиц не только не осознает ошибку, но еще и огрызается.
– А как, позволь узнать, выглядел бы Сергей, случись это расследование?
– Он сам виноват! Прояви он большую чуткость, никто бы не посмел его упрекнуть.
– Ты прекрасно знаешь, что Сергей не совершил ничего дурного. И все, что он делал, он делал ради Ники!
– В таком случае ему не стоит так нервничать. Пусть следствие во всем разберется!
Павел вышел от вдовствующей императрицы взвинченный и направился прямиком к Николаю II.
– Ники, я в полном недоумении! Я надеялся, что тема с расследованиями Ходынской катастрофы была закрыта еще в Москве. Но твоя матушка, похоже, эту идею до сих пор не оставила. Еще и отчитала меня за Палена, как мальчишку какого-то. Хотя это он с нами был крайне непочтителен! Как он, вообще, смеет так себя вести?
– Не волнуйся, дядя Пиц! Обещаю, я поговорю с ней. Я уже просил ее не слушать наговоров, но в этом случае слишком уж много претензий… Может быть, позволить им сделать это расследование? Они замолчат хоть ненадолго…
Павел только развел руками.
Вернувшись домой, он излил все возмущение в письме к брату. Тот, хоть и не удивился, но расстроился. Все же брезжила призрачная надежда, что история замнется, что, наконец, оставят его в покое. Он с болью ответил Павлу, что знал, Минни не простит ему те три счастливые недели, которые Ники провел у него в Ильинском после коронации. Это типичная ее ревность. Сергей, возможно, был прав. Павел вспомнил, как пару лет назад Мария Федоровна чуть не расстроила помолвку сына, когда узнала, что ею занимаются Сергей и Элла. Борьба за место в сердце Государя не останавливалась ни на минуту, хотя там было довольно места для всех.