Изгнание
Шрифт:
– Все же имело бы смысл разобраться, что послужило толчком к этим волнениям. Что страшного в расследовании Ванновского?
– Да полно! Что же там непонятного? Студентам, видите ли, не понравилось обращение к ним ректора, который требовал соблюдения порядка. Ах, Боже мой, как он посмел призывать их к порядку! – язвительно заметил Пиц. – Не было бы обращения ректора, они прицепились бы к чему-то еще. Это был лишь повод, чтобы начать непорядки. Сергей говорит, что в московские университеты тут же отправились эмиссары этих смутьянов. У зачинщиков обнаружили брошюры Каутского и Маркса. Просто смешно, когда говорят, что эти протесты не носят политического характера! Тут еще Витте подлил
– Костя недавно имел с ним длинную беседу и узнал ужасные вещи. Витте утверждает, что Горемыкин посылает в толпу учащихся своих сыщиков, сеющих там волнения, и, когда эти меры приводят к смятению и беспорядкам, наушничает Государю, что студенты – враги Отечества и самодержавия. Витте осуждает высылки и аресты, применяемые без разбору, а кто из порядочных людей может это поощрять?
Двое младших братьев, словно два аватара, пикировались точками зрения Сергея и Константина.
– Ежели ты спросишь меня, кому верю я – Витте или Боголепову с Горемыкиным, – полагаю, мой ответ тебе известен. Бедный Ники! Как тяжело ему приходится в этой атмосфере лицемерия и интриг. Мы хотя бы должны быть едины, чтобы быть ему опорой, – закончил Пиц формулой примирения, вспомнив о своей роли хозяина. – Пойдем-ка, Митя, к гостям! Дурно надолго оставлять их без внимания.
До Павла доходили слухи, что на место министра народного образования прочили Костю. Царь же, прислушавшись к рекомендации Сергея, назначил Боголепова. Может быть, помимо возвышенного гражданского возмущения и жажды справедливости, в кузене говорили ревность и обида, что его не принимают всерьез и для важного поста предпочли ему другого.
Государю, который вначале прислушивался к Сандро и Косте, в конце концов, пришлось принять строгие меры, поскольку никакие уступки уже не могли успокоить почувствовавших безнаказанность смутьянов. Наконец, порядок был водворен, однако беспорядки отвлекали внимание от других важных событий, происходящих в тот год. Они затмили Гаагскую мирную конференцию, основанную по инициативе Российской империи. А ведь именно на этой конференции были заложены основы международного гуманитарного права. Важное событие мирового масштаба, но не для петербургской великосветской общественности. Что за скучища! То ли дело натравливать студентов на преподавателей и на полицейских казаков! Вот это перформанс!
VI
Павла разбудил тревожный стук в дверь. Камердинер решился разбудить недавно уснувшего Великого Князя, только принимая во внимание срочную и печальную суть послания, которое принес адъютант Его Императорского Высочества Алексея Александровича.
Чтобы прочесть записку, Павел попросил Волкова открыть тяжелые портьеры, оберегающие его спальню от света белых ночей. Несмотря на поздний час, ночь была мертвецки бледна.
Полное отчаяния и паники послание старшего брата гласило: «Срочно приходи. Зины больше нет!»
Уже какое-то время было известно о ее болезни. Полнота Зинаиды Богарне несколько лет как приобрела болезненный вид. Она больше не выглядела той знойной сердцеедкой, которая пышностью своей приводила молодое поколение Романовых в состояние волнительной дрожи, а скорее напоминала мумию, забальзамированную в толстом слое желтого свечного воска. Но все же никто не ждал такого скорого конца. Еще в марте она веселилась у Павла на приеме, не обнаруживая никакого знака приближающейся смерти.
Пиц застал брата, одиноко горюющим в своем кабинете. Он походил на огромного, взъерошенного медведя, не находящего себе места в опустевшей берлоге.
– Я хотел тебя видеть, потому что только ты можешь меня понять! – Павел впервые видел слезы Алексея. Сердце заныло от жалости к брату и не только. На Павла вдруг снова нахлынули страшные воспоминания, словно и не прошло почти десять лет со дня смерти его жены. Он молчал, потому что боялся, что, если откроет рот, оттуда вместо слов вырвутся рыдания. Алексей и не ждал ответа.
– Не дай Бог кому-нибудь пережить то, через что я вынужден был пройти в последнее время. Не пожелаю этого и врагу своему!
– Не дай Господь никому! – Пиц не узнал свой голос, настолько его связки были сдавлены горькими воспоминаниями.
– Я зачем тебя позвал, – Алексей, налив из стоящего на столе хрустального графина водки, встал и подал рюмку младшему брату. – Женись на ней!
После неожиданного призыва Алексей быстро опрокинул стопку, ни капли не поморщившись. Горе, видимо, начисто отключило вкусовые рецепторы. Его лицо было мокрым от слез. Несмотря на то, что брат, как и его скончавшаяся подруга, был весьма грузным мужчиной, черты его сохранили привлекательность. Они четверо, усопший Александр III, Владимир, Алексей и сестра Мария, были похожи на отца, Александра II. Большие круглые глаза, курносый нос, аппетитные щеки и плотное телосложение – родство было налицо. Стройные, с тонкими, изящными кистями рук и вытянутой формой лица Сергей с Павлом, как и старший брат Николай, умерший в Ницце много лет тому назад, пошли в мать либо в деда, Николая I.
– На ком? – почему-то спросил Павел, хотя прекрасно понимал, что Алексей имеет в виду Маму Лёлю.
– На Ольге! Женись! Или будешь потом жалеть всю жизнь, как я!
– Неужто ты думаешь, Ники даст на то разрешение? Тебе же родители не позволили жениться на Жуковской.
– Не позволили, – шумно вздохнул огромной грудью Алексей. – Как я был одинок тогда! Я мало был с родителями, у меня никогда не было друга, я никому не мог излить души своей… Вам с Сергеем повезло, вы с детства неразлучны. А я был одинок! И вот, после стольких лет пустоты, я встретил ее. Зине я мог поведать задушевные мысли и чувства! Но и ее теперь нет…
Язык у Великого Князя немного заплетался, что было нехарактерно для Алексея. Он мог бы выпить бочку вина и не захмелеть, однако в минуту несчастья весь организм работает по-иному. Брат хотел было разлить еще горькой, но Павел остановил его.
– Прости, Алеша, не могу больше. Завтра опять позировать Серову для портрета. Ежели стану пить, не проснусь ко времени. Да и не хочется остаться в веках с отекшей физиономией. Вы же сами меня на смех поднимете.
– Серов, поди, не глуп, чтоб быть настолько реалистичным, – грустно улыбнулся брат. – Правда хорошо, а красота-то лучше!
– Ну что ты! Он принципиальный, категорически не терпит замечаний. Признаться, я его немного побаиваюсь…
– Видишь, и тебе твой портрет важнее меня! Только Зине я и был нужен… – обиделся Алексей.
Устыдившись своего решения уйти, бросив брата наедине с горем, Павел остался. Они просидели несколько часов кряду. Алексей изливал душу, Пиц слушал. Через некоторое время в коридоре раздались шаги, и с утренними лучами не ложившегося спать солнца в кабинет вошел любимый племянник Алексея, Кирилл. Павел передал ему вахту поддержки и утешения командующего флотом, а сам, осоловелый от печальной бессонной ночи, отправился домой по залитым солнцем улицам.