Изгнанница Муирвуда
Шрифт:
— Да я не знаю, бояться мне или уже поздно, — ответил охотник, фыркнул и пожал плечами. — Горы-то вон какие большие, госпожа моя. Да и троп в них хватает, королю все не упомнить. Правда, на иные соваться без нужды не след. Я уж вашему другу говорил…
— Он знает тропу в Мон, которую не стерегут, — перебил кишон. — Но там водятся серые твари.
— Госпожа моя, серые твари — это похуже, чем медведь. В Прай-Ри их называют страхогорищами. Они жрут и разум, и плоть. Чтобы не поймали, выходить придется на рассвете и идти весь день. А вот если в сумерки нагонят
— Мы знаем, — сказала Майя, и сердце у нее дрогнуло от одного воспоминания.
Джон Тейт уставился на нее с открытым ртом.
— Мы с такими уже встречались, — сказала Майя. — Но другого пути мимо караулов у нас нет. Пойдем мимо тварей.
— Леди Майя, — Джон Тейт сделал шаг вперед и уставился на нее серьезным взглядом. — Я повидал все зверье и тварье, что только есть в лесу. Я не испугаюсь ни бури, ни тени, ни медведя-шатуна. Но страхогорищ я боюсь и вас от них защитить не смогу. И он не сможет.
— Значит, как ты и сказал, выйдем на рассвете и пройдем перевал до сумерек.
— Это будет нелегко, моя госпожа.
— Ничего, я привыкла. Значит, решено. Главное — обойти дагомейскую армию.
На губах Джона Тейта заиграла широкая улыбка.
— Ясное дело. Только я всегда рассчитываю на самое худшее. Хуже всего страхогорища, понятно, но там и прочего хватает. В наших горах буря налетает в один миг. Солнышко греет, тепло, глазом моргнуть не успеешь — из-за перевала туча выскакивает, снег валит. Ветер еще, сильный. На этой тропе никогда не знаешь, чего ждать. И если мы будем мешкать…
— Придется рискнуть, — решительно нахмурившись, отрезала Майя, убрала за ухо влажную прядь и сложила руки на груди.
Джон Тейт задумчиво нахмурился:
— Если ночь застанет нас в горах, эти твари подкрадутся и растерзают нас. Есть ведь и другие тропы, где мало кто ходит, — пойдем по ним. Правда, придется прорубаться сквозь стражу, но уж лучше стража, чем страхогорища.
Майя бросила взгляд на кишона. Тот смотрел мрачно, но в ответ кивнул. Странным образом Майя поняла, о чем он думает.
— Страхогорища нам не страшны, — сказала Майя. — Я их прогоню.
Джон Тейт вздохнул.
— Лишний риск, как по мне. Ну да я всего только проводник. Воля ваша.
— Спасибо. Возможно, нам и вовсе не придется прибегать к магии. Пройдем перевал при свете дня, и все. Утром выступаем.
— Понял. Идем, Аргус, — Джон хлопнул себя по бедру, и пес, лежавший у ног Майи, поднялся и потрусил вслед за хозяином.
Они вышли. Какое-то время Майя прислушивалась к тяжелой поступи охотника — вот он идет по коридору, вот его башмаки застучали по ступеням. Когда звук его шагов перестал быть слышен, она сложила руки на груди и устремила взгляд на кишона.
— Не трожь его, даже когда все будет позади, — сказала Майя.
Мимолетная улыбка прорезала лицо убийцы.
— Я так и знал, что вы это скажете, — проворчал он и покачал головой. — Вы слишком легко верите людям.
Майя прямо посмотрела ему в глаза.
— Ничего подобного. Я не верю, что ты меня послушаешь, если только не дашь клятву. Поклянись, что не тронешь Джона Тейта.
— Не поклянусь, — отрезал кишон, гневно сверкнув глазами. — А начну с пса. Он опасней хозяина.
Майя заскрежетала зубами.
— Он же нам помог!
— Я с этим не спорю. Но он знает, кто вы такая. Он знает гораздо больше, чем говорит.
— Не трожь его, кишон, — предостерегла Майя.
Кишон сделал шаг вперед. Лицо его затвердело.
— Я сделаю то, что будет лучше для вас, моя госпожа. Что бы вы там себе ни думали. — Он холодно сузил глаза. — Раз уж речь зашла об угрозах и предупреждениях, я тоже кое-что вам скажу. Не говорите ему обо мне. Он сам выбрал свою судьбу. Как и я, когда согласился сопровождать вас. А теперь спите, покуда есть кровать. Завтра спать придется на голой земле.
Майю разрывало на части от гнева, но она решила не спорить. Она и без того знала, что кишон не бросит службу, как ни уговаривай. Его нанял отец, и Майя подозревала, что по доброй воле убийца ее не оставит. А значит, надо как-то помочь Джону Тейту избежать его кинжала. Майя упрямо мотнула головой и легла в постель. Кровать была под стать комнате, короткая и узкая, но Майя не спала по-человечески уже две недели, с того самого дня, как судно отплыло от Комороса. Настоящая кровать — какая роскошь! Девушка отвернулась от кишона и стала смотреть, как за окном пляшут на ветру ветви деревьев. Она думала о своем народе, который был уничтожен невидимой силой — Бесчисленными. Король Дагомеи заглатывал страны послабее и явно готовился напасть на страну Майиного отца. Защитник Майи готов убить всякого, кто хоть чем-то мог ей помочь. В довершение всего за ней охотились дохту-мондарцы.
Сон все не шел. В голове вертелись тысячи вещей, над которыми у нее не было власти. Разум кипел. Чтобы успокоиться, Майя стала вспоминать слова из книги, которую показывал ей канцлер Валравен.
«Ибо никто не может обмануть человека вернее, чем он сам. Отчего во снах наш глаз видит лучше, нежели воображение наяву? Как царство разделенное не устоит, так и разум, разрываемый многими науками, приходит в замешательство и иссушается. Как день, проведенный в трудах праведных, несет с собой крепкий сон, так и жизнь, проведенная в трудах праведных, несет счастливую смерть».
От последних слов по спине пробежал холодок. Майя вспомнила, как они с кишоном высадились на проклятые берега. «Здесь вы останетесь навеки. Здесь родилась сама смерть».
Почему в этой темной комнате ей показалось, что она посмотрела смерти в лицо? Почему чудилось, что смерть идет за ней по пятам? Они все умрут, внезапно поняла Майя. Даже кишон. Умрут из-за нее.
В памяти всплыли последние слова из книги Валравена. Слова, которые не давали ей покоя с того самого дня, как она прочла их, ибо то было последнее, что написал ее друг перед смертью. Она видела его словно наяву: вот он сидит в башне, на ногах — деревянные башмаки, волосы взъерошены, в глазах усталость и печаль.