Изгнанница
Шрифт:
Однажды вдруг подумалась странная вещь. Не то, что я долго обдумывала эту мысль, она как будто пришла в голову сама — я буду всегда, всю жизнь чувствовать себя неудачницей, если не смогу хотя бы немного научиться танцевать так, как видела в Театре ночью. Только так стоит танцевать, а все прочее — унылая трата времени.
В один из дней Стеллу вдруг вызвали к начальнице училища. на следующем уроке ее не было, и я начала тревожиться, не случилось бы чего — нибудьплохого. Между уроками Стелла подошла ко мне. Она была одета в плащ, в руках у нее был какой-то узел, похоже, что с одеждой и сумка с книгами. Стелла хмуро посмотрела на меня:
— Меня исключили
— Почему? Что ты сделала? — я очень испугалась и огорчилась.
— Ничего не сделала такого. Просто сильно выросла. Сама видишь, я на целую голову выше тебя. Госпожа Фарриста сказала, что мне уже сейчас партнера трудновато будет подобрать, а если я еще подрасту… а понятно, что подрасту…В общем, балет теперь не для меня.
Я знала, что так бывает, но все же надеялась, что со Стеллой такого не произойдет… Нужны ведь и высокие танцовщицы…
— Она сказала, — продолжала сердито Стелла, — что если бы я очень хорошо танцевала, у меня, может, и были хотя бы в некоторых спектаклях сольные партии. Но, во — первых, танцую я не так хорошо, а, во — вторых, для сольных партий в Театре итак хватает балерин. А если танцевать в кордебалете, то я буду слишком выделяться, ну, и пару, если понадобится, еще и не найдешь. Вот так. Это она так сказала.
— И ничего нельзя изменить? — я уже совсем расстроилась. И потому, что было жаль Стеллу, и потому, что я оставалась здесь совсем одна.
— Ничего, — хмуро сказала она. — Начальница уже и папе моему написала, вчера еще, сейчас вот спущусь в вестибюль, буду его ждать. Вещи уже собрала, форму отдала кастелянше, а учебники — госпоже Нилль, она их отнесет в библиотеку. Вот так.
Я взяла у Стеллы сумку с ее собственными книгами и проводила до вестибюля. Там Стеллу ждало все ее семейство, все Тирлисы собрались, чтобы утешить ее и поддержать. За окном идет дождь со снегом, а у них в доме — тепло, пахнет только что испеченным пирогом… Как хорошо, когда есть семья, люди, которые любят тебя и всегда помогут и поймут.
Мы попрощались со Стеллой, и Райнель, ее старший брат, пообещал, что они обязательно будут приглашать меня к себе. Зазвенел колокольчик, и я побежала на урок, хотя очень хотелось побыть внизу и попрощаться как следует — кто знает, когда увидимся теперь… Холодная злая льдинка неожиданно уколола в сердце — я совсем одна, а у нее есть семья… Но льдинка быстро растаяла, только осталось неприятное чувство, что я не могу еще совсем бескорыстно радоваться или огорчаться за подругу.
Я вообще стараюсь не завидовать Стелле, потому что все время думаю — мама бы сказала, что очень скверно — не уметь радоваться за подругу и надо заставлять себя не завидовать, а радоваться тому, что у нее — такая чудесная семья. Я стараюсь, но получается не всегда. Госпожа Ширх про это сказала однажды, что «не надо ничего из себя выжимать». Она, пожалуй, отчасти права. С другой стороны, если себя не заставлять, ничего вообще не получится. Хорошо бы узнать еще чье-нибудь мнение, хотя это мнение может быть совсем другим — а что же делать мне? У детей все просто — они слушают, что говорят родители, вот и все. А взрослым, получается, надо все время самим что-то решать. Не зря мне никогда особенно не хотелось быть взрослой.
Теперь некому будет показать мой «парящий над землей» прыжок… Хотя почему некому! Наверно, госпожа Таларис будет рада посмотреть, что я придумала. Почему обязательно Нерсален… Значит, так и сделаю, после следующего урока попрошу, чтобы она посмотрела. После отдыха и дневного чая у нас начались занятия танцами. В конце, когда девочки разошлись переодеваться, я подошла к госпоже Таларис, стоявшей около окна. Она, как всегда очень прямо держа спину, смотрела куда-то вдаль. Мне было жаль отрывать ее от отдыха, и я почти передумала, но она сама обернулась и спросила:
— Ты хотела что-то сказать?
— Да. Вы знаете, я придумала одну фигуру… прыжок… я не знаю, может быть, такому в старших классах учат, но я не видела, то есть, не видела именно такое…
Кажется, я начала говорить что-то несуразное, но преподавательница не стала меня смущать, выясняя подробности, а просто попросила показать свой прыжок.
Я представила, как звучит музыка (на своих уединенных репетициях я придумывала, под какую музыку можно это танцевать) и, пробежав несколько мелких шажков, прыгнула, замерла на долю секунды на самом пике движения, опустилась на пол и сделала пируэт.
— Еще раз! — велела госпожа Таларис.
Я повторила, уже с большей уверенностью, и, по — моему, получилось лучше.
— Удивительно, неужели ты вот так, сама это придумала? Никогда ничего подобного не видела!
Сказать, что сама? Но ведь это неправда. Но, с другой стороны, те, из призрачного балета, все же танцевали не совсем так. Как же все это объяснить? Об этом раньше не думалось, а сейчас ничего не приходило в голову.
— Ну, это неважно! А господин Нерсален видел? Что он сказал?
— Еще нет, я только вам…
— Как! Да надо же немедленно ему это показать, пойдем сейчас же… Нет, постой, у меня урок. Тогда после следующего занятия, обязательно приходи, отведу тебя на репетицию, и ты покажешь ему, как ты научилась. Ты умница, просто умница!
После следующего урока я снова прибежала в танцкласс. Преподавательница уже отпустила учениц и ждала меня. И мы направились через Театр, в репетиционный зал.
Шла репетиция одной из военных сцен. Артисты изображали враждующих воинов, одни в черных, другие в белых костюмах. Следующая сцена — поединок командора и предводителя другой армии. Но ее репетировать не стали, Нерсален отпустил артистов довольно быстро, видимо, мы пришли к самому концу. Госпожа Таларис подошла к нему и что-то сказала вполголоса. Постановщик повернул ко мне голову и устало махнул рукой, подзывая к себе. Видимо, сегодняшний день был для него длинным и нелегким.
— Что у вас? — спросил меня без особого интереса.
— Покажи свой прыжок, не волнуйся, — сказала госпожа Таларис.
Я пробежала несколько шагов по сцене, прыгнула, замерла на секунду в воздухе, выгнув спину и подняв руки, потом опустилась и сделала пируэт. И вдруг мне захотелось и вправду взлететь, меня переполняли сила, надежда и восторг. Я снова прыгнула, словно взлетела…
Госпожа Таларис захлопала в ладоши. Нерсален смотрел удивленно и почти недоверчиво.
— Кто вас так научил?
— Я репетировала, постоянно, одна, мне хотелось попробовать, получится ли у меня.
— Вижу, что получилось… А сделайте-ка еще вот так…
Он показал какую-то танцевальную фигуру, которой мы еще не изучали на занятиях. Я попробовала повторить — кажется, похоже.
— Теперь давайте еще раз ваш прыжок… Отлично… И еще раз, но перед тем, как прыгнуть, несколько шагов вот так…
— Ну, что? — спросила Нерсалена госпожа Таларис. Я подошла к ним и тоже ждала, что же он скажет. Постановщик о чем-то размышлял. Потом повернулся к музыканту, игравшему на репетициях, и велел ему сыграть музыку моей танцевальной партии. Пока тот искал ноты, Нерсален принялся объяснять мне: