Изгнанник из Спарты
Шрифт:
– Да, - сказал Аристон.
– Но он невиновен!
– вставил Орхомен.
– Клянусь…
– Спросите его, что постановил суд, - сказал илот.
Так что у спартанцев наконец нашлось оправдание. Боги хотели их поражения, ибо в спартанские ряды затесался фармакос, козел отпущения. Тот, кто приносит несчастье. Существовал только один способ снять с себя проклятие богов: фармакос должен умереть.
“А я - помогите мне Зевс, Аид и Геката!
– должен предотвратить это, - думал Орхомен.
– Предотвратить любой ценой. Но почему? Потому что в словах грязного раба, в том, что он растрезвонил
– я не хочу, чтобы Аристон умирал. Потому что я люблю его, потому что ненавижу. И еще по многим другим причинам, которых я даже сам не знаю.
Так в смятении говорил себе Орхомен, слегка утешаясь
тем, что пока еще время работает на него. На триреме Аристону ничто не угрожало. Но, когда их поместят в афинскую темницу, враги вряд ли будут держать их на цепи. И Аристон, с горечью думал Орхомен, наверняка не переживет первую же ночь, оказавшись в одном узилище со спартанцами. Если они правильно рассчитали скорость триремы, то корабль прибудет в Пирей на рассвете, а значит, к тому часу нужно сделать так, чтобы Аристона отделили от товарищей и поместили в отдельный каземат. Но как этого добиться? Как, во имя всех мрачных хтонических божеств?
Однако наступило утро, потом полдень, а ответ на вопрос все не приходил. Орхомен стоял в общем каземате и глядел на Аристона, который сидел, уронив на руки забинтованную голову, и не обращал внимания ни на злобные взгляды спартанцев, ни на напевный ионийский говор афинян, которые целое утро бесконечной вереницей шли в тюрьму поглазеть на невиданное зрелище: на двухсот девяносто двух спартанцев-лакедемонян, захваченных в плен! Сто двадцать один спартанец побросали щиты и остались в живых!
Наконец через час перед Орхоменом блеснул луч надежды, ибо в темницу явился сам Клеон, окруженный почитателями. Рядом шел раздосадованный Никий.
– Погляди, Никий!
– пробасил кожевник.
– Полюбуйся! Я привез тебе через двадцать дней, как и обещал, целую кучу спартанцев! Что ты на это скажешь, мой друг?
– Что тебе повезло, - презрительно фыркнул Никий.
– Клянусь Аресом, у них жалкий вид! Не может быть, чтобы это были лучшие спартанские воины. Ты же знаешь, спартанцы не сдаются. Я думаю, что все настоящие лакедемоняне остались на поле брани и только эти жалкие трусы без стыда, без совести…
– Когда твои лучники, - подал голос из-за решетки Орхомен, - научатся издалека определять, кто достойный воин, а кто - нет, можешь считать, что ты изобрел ценнейшее оружие, великий стратег!
– Отлично сказано, спартанец!
– рассмеялся Клеон.
– Говорю тебе, Никий, они сражались как львы и сдались, только когда увидели, что сопротивление бесполезно. Но
если тебе очень хочется полюбоваться на настоящего спартанца, то я тебе могу показать одного. Видишь вон того красивого юношу, погруженного в свои мысли?
– С повязкой на голове?
– уточнил Никий.
– Совершенно верно. Он не сдался в плен, а пошел один против нас, когда его товарищи опустили щиты. А не убили мы его только потому, что… Эй, послушай!
– неожиданно воскликнул кожевник, обращаясь к Орхомену.
– Я вроде бы тебя помню. Это ты огрел его по голове, да?
– Да, великий стратег, - сказал Орхомен.
– Он мой друг. Я не хотел, чтобы он умирал.
– Вот молодец!
– покатился со смеху Клеон.
– Спасибо, спартанец! Он, наверное, стоит вас всех, вместе взятых. Судя по его виду, он высокого происхождения. Может, даже сын одного из ваших царей… Ты, правда, в этом не сознаешься, лукавая собака.
– Он действительно высокородный юноша, - медленно произнес Орхомен.
– Но теперь осиротел, и никто не даст за него выкуп. Его отец, один из наших благородных полемархов, пал на Сфактерии, великий Клеон.
– Выкуп?! Хо-хо! На что нам сдались ваши железные колеса от телег, спартанец? Пока в Лаконике есть люди, которым не захочется увидеть его труп, свисающий с крепостной стены, и они не будут посылать своих гоплитов в Аттику, нам и этого будет довольно! Почему… Его слова потонули в хохоте спартанцев. “Да благославит вас Зевс, дураки!
– подумал Орхомен.
– Безмозглые пьяницы, вы играете мне на руку!”
– О благородный Клеон, - спокойно произнес он, - юноша, да и я тоже в этом смысле не представляем для тебя интереса. Ежели вы бросите нас в темнице в одном каземате с нашими любезными соратниками, то к утру сможете лишь похоронить наши бренные останки…
Клеон удивленно посмотрел на Орхомена.
– Почему?
– спросил он.
– Они считают юношу фармакосом… Думают, что остров пал из-за его святотатства, и собираются убить его сегодня ночью. А меня - за то, что я буду пытаться его спасти.
– Чепуха!
– быстро затараторил Клеон.
– Они ни за
что…
– Ты думаешь?
– прошепелявил Никий.
– Только посмотри на них!
– А в каком святотатстве его обвиняют?
– поинтересовался Клеон.
– Прости меня, великий стратег, - мрачно произнес
Орхомен.
– Но лучше я не…
– Эгей!
– проревел илот.
– Я скажу тебе, Кожаный Фартук! “Обвиняют” - это еще мягко сказано! Он осужден судом эфоров, приговорен к смерти! Но поскольку его папаша был геронтом и стратегом, ему разрешили взять похотливого сыночка на войну, чтобы малыша там прикончили. Так ведь оно попристойнее выглядит.
– Что выглядит, грязный язык?
– пробасил Клеон.
– То, что он натворил, - осклабился илот.
– Малыш у нас развратник. Сладенький светловолосенький извращенец. Наверно, ему надоело подставлять задницу, и он попытался засадить…
– Заткнись!
– закричал Орхомен.
– Пусть говорит, -рассмеялся Никий.
– Мне это начинает нравиться. В чем именно обвиняют прекрасного юношу? Клянусь Эросом, я никогда не видел такого красавца! Что он мог натворить?..
– Его осудили… - начал было илот.