Изгнанник из Спарты
Шрифт:
что это такое - влечение к мужчине. Я никогда этого не испытывала…
– Пусть боги сжалятся над тобой, если это правда!
– вставил Аристон.
– …Но я стала бы гетерой, ни секунды не раздумывая, если бы располагала тем, что для этого необходимо.
– А что для этого необходимо, моя госпожа?
– спросил Сократ.
– Красота. Привлекательность. Хотя бы немного плоти, способной соблазнить мужчину. Я уже сказала, что не понимаю похоти. Но какой бы отвратительной она мне ни казалась, лучше уж быть желанной, чем отвергнутой. Я всегда выхожу из дому с закрытым лицом, как и подобает знатной афинянке, в сопровождении рабыни. И вижу, как мужчины провожают ее глазами - ее, а не меня! Ибо определить, где у меня зад, а где перед, можно только по носкам моих сандалий.
– Хрис!
– простонал Данай.
– Неужели у тебя нет никакой гордости?
– Абсолютно. А зачем она мне, братец? Чем я могу гордиться?
– Голосом, который лучше любой музыки, - сказал Аристон.
– Голосом, звуки которого прекраснее всего, что я когда-либо слышал. Ты знаешь, моя маленькая Хрисея, одного его достаточно, чтобы навсегда сделать любого мужчину твоим рабом. А твои глаза! Глаза робкой лесной нимфы, пробирающейся сквозь дебри своих ночных страхов. Какой огонь горит в их бездонной глубине! Какая теплота, какая нежность…
– Аристон, послушай, - запротестовал Данай, - мне что-то не нравятся такие разговоры.
– То, что я говорю, дорогой друг, я говорю открыто и честно. Твоя сестра не красавица - зачем же мне пытаться убедить ее в обратном? Но вот о чем вы оба забыли, так это о том, что красота в лучшем случае ничего не значит, а в худшем становится проклятием. Так, как это случилось со мной. И я всего лишь хочу ободрить ее, помочь избавиться от этих дурацких мыслей, что ей якобы нечем гордиться. Я человек, который без колебаний бросил бы свое сердце и
свое состояние к ее ногам сейчас, немедленно, если бы я только мог это сделать.
Хрисея прижала тонкие руки к горлу. Жест вышел исключительно грациозным, как будто взмах трепетных крыльев.
– А почему же ты не можешь?
– прошептала она еле слышно.
– У тебя что, уже есть тайная жена?
– Хрис!
– взмолился Данай.
– Это уже не лезет ни в какие ворота!
– Да заткнись ты наконец, Дан! Я не собираюсь уводить твоего любовника. Я не могу, да и не хочу этого делать. Я вообще не намерена выходить замуж.
– Почему?
– в свою очередь спросил Аристон.
– Сначала ответь на мой вопрос, благородный Аристон! Допустим, твои слова заинтересовали бы меня, хотя на самом деле это, конечно, не так. И все-таки почему же ты не мог бы на мне жениться?
– Да потому, что я метек, моя госпожа. Более того, я бывший раб. И к тому же это было самое гнусное рабство, какое только можно себе вообразить.
– Ну, твоей вины в этом не было никакой, - возразил Сократ, - а до того ты принадлежал к одному из знатнейших домов Лаконики. Так что не сгущай краски, мой мальчик. Единственным реальным препятствием является закон. И я полагаю, теперь нам всем нужно подумать о том, как его обойти. Должен же найтись какой-то способ приобрести или купить гражданство.
– Возможно, если ты купишь и оснастишь триеру, преподнесешь ее в дар полису, отправишься с нами в поход в качестве триера рха, - предложил Данай.
– Дан!
– воскликнула Хрисея.
– Купить и оснастить триеру нетрудно, - задумчиво сказал Аристон, - но командовать ею я не смогу. Метек не может отдавать распоряжения афинским гражданам, Дан. Так что проявить таким образом свою доблесть мне не удастся. Придется придумать что-нибудь получше.
– Вот именно!
– фыркнула Хрисея.
– Особенно если иметь в виду, что ничто на свете не заставит меня выйти за тебя замуж! За тебя или за кого-либо другого!
Аристон удивленно посмотрел на нее. Затем лицо его медленно расплылось в улыбке.
– Но почему же?
– спросил он.
– Потому что жена - это рабыня. Жалкая и униженная рабыня. Которая каждую ночь должна отдавать свое тело на… - Она осеклась, и судорога пробежала по всему ее телу.
– Хрисея!
– обреченно произнес Данай.
– Ты когда-нибудь перестанешь меня позорить?
– Да. Теперь перестану. Я удаляюсь в гинекей, и вы можете спокойно обсуждать планы моего порабощения. Действуй, Данай! Возможно, тебе удастся отдать мое тело этому твоему другу - прекрасному другу, - ибо он воистину прекрасен! Но как бы не получилось так, что это тело окажется бездыханным!
С этими словами она повернулась и выбежала из комнаты - лань, вспугнутая охотниками, ее тело, как копье, летящее на крыльях смертельного ужаса. Аристону, наблюдавшему за ней, явственно послышался лай своры, преследующей свою жертву.
– Аристон, - простонал Данай, - позволь мне принести тебе мои глубочайшие извинения…
– Это я должен извиниться перед тобой, - быстро прервал его Аристон.
– Мне не следовало сюда врываться. Но голос твоей сестры и, признаюсь, то, что она говорила, так заинтриговали меня, что я не смог удержаться. В конце концов, если и произошло какое-то нарушение приличий, то с моей стороны. Она только угрожала остаться в нашем присутствии. Я же имел дерзость непосредственно предстать перед знатной афинской девушкой, не получив на это разрешения ее отца или братьев. А это, по вашим обычаям, непростительно. Но мой дорогой Данай, быть может, ты позволишь мне поделиться с тобой одной мыслью?
– Ну разумеется!
– воскликнул Данай с облегчением. Само присутствие Аристона действовало на него успокаивающе.
– Скажи мне, зачем вы так унижаете своих женщин?
– Унижаем?
– переспросил Данай.
– Да. У нас в Спарте они пользуются полной свободой. Во время священных празднеств девушки танцуют на глазах у мужчин совершенно нагими. Замужние женщины могут
принимать каких угодно гостей в присутствии мужа или без оного. Если вы решите навестить друга и не застанете его дома, вас самым радушным образом примет его жена. У нас просто нет никаких оснований думать, что наши женщины только и мечтают о том, как бы улечься в постель с первым попавшимся мужчиной, который окажется с ними наедине. Видишь ли, мы верим в их честь, верность, целомудрие. Ну и в результате, кто из женщин Эллады славится этими свойствами?
– Все это прекрасно, - сказал Данай, - но весь вопрос в том, насколько эта слава заслуженна.
– Несомненно, заслуженна, - подтвердил Сократ.
– Каждый из побывавших в Спарте, с кем мне когда-либо доводилось говорить, это подтверждает. А вот наши афинянки имеют самую скверную репутацию во всей Элладе. Как ты думаешь. Аристон, с чего бы это?
– Я думаю, что вы их сами провоцируете, - не спеша проговорил Аристон.
– Тюрьма никого не делает лучше, Сократ. А ваши гинекеи и есть самая настоящая тюрьма. Рабство не способствует воспитанию моральных качеств. Можете мне поверить. Я сам был рабом. И вот сначала вы превращаете своих жен в безмозглых кукол, привилегированных домашних рабынь, отличающихся от ваших наложниц только тем, что их сыновья являются законнорожденными и имеют право наследования, а затем идете к гетерам, чтобы насладиться духовным общением, которого вам не хватает дома. Именно духовным, а не физическим! Ибо, клянусь Аидом, Дан, любой уважающий себя афинянин стыдится ходить к порнам. Я десять лет провел в обществе одной из лучших гетер Афин. Я бывал у нее очень часто, и ее дом всегда был полон седобородых старцев, приходивших поговорить! Именно поговорить, Данай? Я знаю законченных гомосексуалистов, которых вырвало бы от одного прикосновения женщины, но и они обожают ее! В ее доме я спорил о поэзии с Софоклом; я слышал, как она отчитывала Аристофана за его постоянные непристойности. У нее, единственной во всех Афинах, хватило ума понять, что Еврипид отнюдь не женоненавистник, что он любит и защищает женщин, а не оскорбляет их. Что, кстати, возвращает нас к разговору о твоей сестре.