Изгнанник из Спарты
Шрифт:
такую возможность прощупать настроения, царившие в городе.
Хармид повернулся к Аристону.
– Ну, а ты, друг мой, - сказал он, - что ты думаешь обо всем этом? У тебя наверняка есть что сказать?
Аристон обвел взглядом зал. “Как странно, что я нахожусь в таком обществе,- подумал он”. Обед давал сам Хармид, сын Глаукона, а гости, за исключением Сократа и его самого, все принадлежали к старейшим и знатнейшим родам Афин. Вокруг стола возлежали люди, известные всем Афинам: Ницерат, сын бывшего хозяина Орхомена, стратега Никия, отплывшего накануне вместе
философ Антисфен, променявший учение Горгия Софиста на диалектику Сократа; богач Критон и его сын Критобул;
Каллий, богатством превосходивший Критона, а мотовством соперничавший сАлкивиадом, и наконец Клиний, двоюродный брат Алкивиада, один из тех юношей, ослепительная красота которых во многом объясняла столь характерную для Афин путаницу в отношениях между полами.
– Мы слушаем тебя, Аристон!
– подбодрил его Хармид, видя, что Аристон колеблется.
– Можешь говорить совершенно откровенно! Даже Клиний знает, что Алкивиад грязная свинья. Так что можешь не церемониться!
Аристон улыбнулся.
– Я думаю, что ты, о гостеприимный хозяин, забыл, что я не гражданин Афин; у меня нет ни малейшего желания оказаться во власти сикофанта из-за слов, которые могут быть истолкованы как клевета.
– Ну, это ерунда, о благородный Аристон, - возразил Клиний.
– Среди нас нет вымогателей, - он замолчал, медленно обвел взглядом присутствующих и только затем продолжил: - По крайней мере, мне так кажется, - что вызвало дружный хохот всей честной компании.
– Разумеется, я слышал, что Каллий залез по уши в долги из-за своих разнообразных и разнополых любовных похождений, но…
– Но я не стану шантажировать нашего прекрасного
Аристона, - подхватил Каллий.
– Ибо, не говоря уж о том, что я сам постоянно страдаю от этих жалких псов сикофантов, кто же решится шантажировать человека со столь безупречной репутацией? Теперь, когда богоподобный Данай отправился вправлять мозги надменным сиракузцам, наш Аристон утратил единственного любовника. Так что он может быть спокоен на сей счет. Скажи нам, о прекрасный Аристон, у твоей гермы тоже отбили уши и нос?
– Да, - сказал Аристон.
– Ну и что ты думаешь по этому поводу?
– Что я никогда не прощу тому, кто это сделал. Эта герма была моим величайшим сокровищем.
– Ха-ха!
– воскликнул Ницерат.
– Эта каменная уродина была твоим величайшим сокровищем? И это говоришь ты, который может с потрохами купить моего отца, Критона и Каллия вместе взятых?
– Да, - спокойно сказал Аристон, - ибо эту статую изготовил для меня Сократ.
– А!
– сказал Антисфен.
– Ну тогда конечно. За такую статую, даже изуродованную, я отвесил бы тебе столько золота, сколько она весит - если бы, конечно, у меня было столько золота, а у меня его, увы, нет, и если бы ты захотел ее продать, а ты, разумеется, не захочешь. Но ближе к делу, Аристон; ведь ты хорошо знал Алкивиада через своего друга и товарища
– Спроси об этом Ницерата; его высокочтимый отец наверняка поведал ему эту историю во всех подробностях, - сухо сказал Аристон.
– Но я слушаю тебя, Антисфен.
– Скажи нам вот что: как, по-твоему, это Алкивиад устроил избиение герм, охраняющих вход в каждый афинский дом?
– Не думаю, - сказал Аристон.
– Более того, я знаю, что он здесь ни при чем.
– А каким это образом ты можешь это знать, молодой человек?
– осведомился Критон.
– Ну если ты так ставишь вопрос, мой господин, - сказал Аристон с тем глубоко укоренившимся в нем ува-
жением к старшим, которое афинянам казалось явно чрезмерным, точно так же, как его и всех других лакедемонян всегда шокировало полное отсутствие благоговения афинян перед преклонным возрастом, - то я, разумеется, не могу этого знать наверняка. Но тем не менее, я уверен, что он этого не делал. Я готов согласиться с вами, что Алкивиад вполне заслужил свою недобрую репутацию, но кто из присутствующих здесь осмелится назвать его глупцом?
– В этом ты прав, мой мальчик, - согласился Кри-тон.
– Помните, как он избавился от Гипербола?
– Конечно, отец!
– рассмеялся его сын Критобул.
– Гипербол - этот гиперболический Клеон!
– попытался подвергнуть его остракизму. Но когда стали подсчитывать черепки, Алкивиад и твой отец, Ницерат, устроили так, что черепков с начертанным на них именем Гипербола оказалось вдвое больше, чем с именами Алкивиада и Никия вместе взятыми. Так что остракизму подвергся сам изготовитель светильников, и ему пришлось отправляться в изгнание. Ха-ха! Аристон совершенно прав; Алкивиад кто угодно, но не глупец!
– И вот я спрашиваю вас, - продолжал Аристон.
– Какую выгоду Алкивиад мог бы извлечь из подобного безумства? Ведь он уже получил командование флотом вместе с Никием. Так с какой стати ему нанимать людей, чтобы восстановить народ Афин против себя подобным святотатством по отношению к их домашним божествам? А в результате вы отправляете за ним эту внушительную полисную триеру, он возвращается в Афины и предстает перед судом по обвинению в святотатстве; ну что же, именно этого и хотели подлинные виновники этого преступления; вы попадаетесь в ловушку, приготовленную вам теми, кому в самом деле выгодно это на первый взгляд абсолютно бессмысленное надругательство над гермами.
– И кто же эти люди?
– спросил Автолик.
– Те, кто, пытаясь обесчестить Алкивиада и добиться его опалы, добросовестно отрабатывают сиракузское серебро, полученное ими, - заявил Аристон.
– Но зачем им это нужно, как ты думаешь, калон?
– спросил Сократ.
Аристон оглядел пирующих, его взгляд встретился со взглядом Ницерата.
– Ницерат, - сказал он, - надеюсь, ты простишь мне мою откровенность? Я бесконечно уважаю твоего отца; как человеком я им восхищаюсь, но как полководцем…