Изгнанник вечности (полная версия)
Шрифт:
Волк отлично понимал Тессетена. Однако понимать — не всегда значит одобрять.
— Я до последнего надеялся, что это неправда! — услышал он однажды краем чуткого уха разговор Сетена с кулаптром Паскомом — да и от кого бы им таиться? Не от пса же! — Как может быть такое, Учитель?
— А ты подумай сам, — ответил ему бывший духовный советник. — Вспомни о том, что получил от отца в шестнадцать…
— Если это означает то, о чем я думаю, то мир перевернулся вверх тормашками…
— А неужели ты это только что заметил, мой бедный, бедный ученик?
Нат вздохнул. Да, мир перевернулся. И это придется просто принять: они ведь не дикари-кхаркхи,
Суша тянулась по левому борту непрекращающейся зеленой полосой на горизонте. «Сэхо» входил в небольшую бухту, образованную внутри океанского залива: здесь полуостров Экоэро — Земля Болот — сливался с южной частью материка Рэйсатру. К востоку бухта превращалась в дельту большой реки — здесь ее называли Кула-Шри, и севернее, где река после ливней реже, чем где бы то ни было, создавала наводнения, на ней стоял город Кула-Ори.
Полуостров Экоэро был почти единственным участком континента, где на поверхность выходили древнейшие породы праматерика, существовавшего еще в те времена, когда на планете не было ничего живого. Это позже, в результате бесконечных преобразований в земной коре гигантская суша начала где-то дробиться, где-то сминаться в горы, в океанах зарождались глубочайшие разломы и подводные хребты, вулканы и бездонные впадины.
Но сам полуостров геологов-ори не устроил по многим причинам, и они порекомендовали для расселения материковую часть Рэйсатру, несмотря на то, что и здесь из-за близости гор было сейсмически неспокойно, а климат подчинялся веянию муссонных ветров. Лето тут было невыносимо влажным и жарким, и тогда казалось, что на землю опустилось облако пара. Однако сюда не засматривались аринорцы, физиологически не переносившие жару. А чтобы у них не было соблазна разрушить поселение врагов, ори строили свои дома совершенно в другом стиле, чем это делалось на Оритане и Ариноре. Здесь все постройки имели углы, как у хижин аборигенов. Кроме того, Кула-Ори строился так, чтобы органично влиться в природный ландшафт, и деревья вырубались очень редко, словно из благодарности скрывая в зелени крыши новых домов. Словом, джунгли оказались отличным укрытием для эмигрантов.
А климат… К нему южане почему-то быстро привыкали, но теряли способность переносить холода. Паском говорил, что в незапамятные времена, еще до рокового Сдвига, такая погода стояла на большей части Оритана, вот почему генетическая память его жителей так легко поддалась на провокацию. Ори были людьми тепла, любимцами Саэто.
Близ дельты в бухте виднелось множество островков, обжитых разноцветными птицами и какими-то бестиями удивительного облика, а в акватории вокруг этих кусочков суши сверкали чешуей на ярком солнце подводные обитатели, сбиваясь в стаи на радость пернатым морским охотникам.
Пассажиры высыпали на палубу и, гомоня, с восторгом разглядывали все это великолепие.
Нечто напоминающее маяк высилось посреди каменной гряды на берегу, а странноватое четырехугольное здание — многие вообще впервые видели такую архитектуру и дивились ее нелепости — и причал были окружены высокими густолиственными деревьями, ветви и стволы которых оплетались непонятного назначения канатами.
«Сэхо» подобрался к причалу. Команда выбросила сходни и забегала между пристанью и трюмом.
Щурясь на солнце, Ал поглядел в бинокль и увидел на дороге, проложенной прямо посреди лесного массива, целую вереницу грузовых
Воздух трепетал от избытка солнца, от головокружительных ароматов вечного лета, от непривычных уху звуков — визга, писка, стрекота, трелей, плеска волны и шипения мелкой гальки, катающейся по камням.
Ал поднял ручную кладь и взглянул на жену. Та, кажется, пребывала в замешательстве. От многодневных прогулок под солнцем ее волосы и брови заметно выцвели, а веснушки, наоборот, потемнели и, кажется, их стало вдвое больше. Словно густой румянец, они выступили на скулах, крыльях носа и щеках, здорово опрощая лицо Танрэй, в другое время очень милое и нежное. Сейчас оно напоминало скорлупу перепелиного яйца и совсем не нравилось Алу, привыкшему к утонченности женщин-ори, которые следили за собой всегда и повсюду.
— Идем? — спросил он, отделываясь от неприятных сравнений и думая о том, что увидит сейчас безукоризненную Ормону с ее бархатным загаром, упругими мышцами и прекрасной кожей и ему нечего будет противопоставить ей в собственных глазах. Ведь жена всю поездку чирикала о своей адаптолингве и скакала под открытым солнцем на соленом морском ветру. Ерунда, конечно, но Ал слишком хорошо помнил язвительные манеры жены Сетена, любившей поддеть и крупно, и по мелочи, а ее мнение для него отчего-то было небезразлично. Даже в таком пустяковом вопросе, как внешность. — Ты займешься вещами на берегу, не то что-нибудь разгрохают или забудут — с них станется…
Танрэй лишь кивнула, и они спустились на берег. «Канаты» на деревьях оказались растениями — лианами. Такие не росли даже в экзотических садах на Оритане…
Навстречу им шла Ормона, однако та, кажется, мало интересовалась ими и высматривала мужа. Да, Ал не ошибся в своих ожиданиях: она стала еще обольстительнее, чем четыре года назад, хотя носила самую простую рабочую одежду на мужской манер и не слишком возилась с прической, забирая волосы в хвост на затылке. За нею ковылял коротконогий, улыбающийся во весь рот абориген. При виде нее гвардеец Дрэян так и замер, будто молнией пораженный, но женщина прошла мимо, а губы ее покривила презрительная усмешка, и Ал услышал:
— Все-таки он приволок с собой этих габ-шостеров!
— Пусть не иссякнет солнце в твоем сердце, Ормона! — первым поприветствовал, приобняв ее, Ал.
— Да будет «куарт» наш един, — отрывисто бросила она, явно стремясь к кораблю, и лишь нелепый вид перезагоравшей Танрэй чуть отвлек ее и заставил насмешливо улыбнуться. — Ишвар, найди для атме Танрэй свежей сметаны, ей необходимо привести себя в порядок.
Абориген раскланялся и куда-то убежал.
Тут на палубе наконец-то объявился Тессетен и, забыв о приезжих, Ормона взбежала по сходням.
— А-а-а, родная моя! — воскликнул он, обнимая жену. — Давно ждете нас?
— Вы могли бы и поторопиться, — прошептала она, нежно оглаживая его лицо, словно им можно было любоваться. — Освобождайте судно. Пора поднимать диппендеоре, иначе мы будем разгружать трюм до ночи.
И Ормона на глазах у проходивших мимо семей эмигрантов впилась поцелуем в его губы, словно он был сосудом с живой водой, а она — бродягой, целый день изнывавшим от жажды в пустыне. Ей было плевать на чье-то мнение, она была здесь безраздельной хозяйкой. Краем глаза Ал заметил, что Танрэй согнав с лица неприязненную гримаску, поспешно отвернулась и стала составлять брошенные как попало вещи.