Изгои
Шрифт:
На что намекаете?
Я говорю без обиняков. Все мы — юристы, но
разные!
Конечно! Бывший и действующий! — рассмеялся следователь.
Никчемная полемика. Юрист не бывает бывшим или будущим. Он — юрист. Остальное — весьма относительно
Скажите! Вы хотите убедить меня в том, что не питали к Чикину неприязни? — спросил следователь.
Я презирал этого человека! И у меня есть на то свои основания.
Вот вам первый довод в пользу обвинения! — вздохнул следователь.
Не спешите! Не всякий презираемый достоин смерти. Иному лучшим
Бомжи лежали на нарах, ожидая, что еще предпримет следователь. Но он даже на допросы перестал их вызывать.
Неизвестность вначале пугала, потом злила, а дальше люди просто потеряли интерес к будущему, жили день ото дня. Понимали, что когда-то все приходит к своему завершению.
Их кормили, водили подышать воздухом. Их не били, даже посмеиваясь, называли старожилами. Охрана шутила, что бомжи спокойно прокоротали в изоляторе эпидемию гриппа, валившую с ног горожан.
За две недели еще два раза вызывали на допрос Ивана Васильевича. Тот возвращался от следователя спокойным, уверенным.
Ну, долго нас еще морить будут менты? — спрашивал Чита.
Ты ж сам когда-то сюда рвался? — напоминал ему Шнырь.
Так то по своей воле! Зима была холодной, жрать хотелось. А тут? Весна, тепло, а нас держат!
Зато глянь, какую морду отожрал. И не вкалывая нигде. На халяву при этом харчат! Чего сетуешь?
Надоело в гостях! Пора к себе на свалку. Мне ее духу не хватает. Нынче во сне чую, знакомым повеяло. Родным. Будто возле кучи уснул. Открыл глаза — Финач задницу чуть ни на нос мне надел. А на ужин горошницу давали. Вот он и постарался, гад! — ворчал Чита.
Спасибо скажи, что хоть сонному передышку дал, домой вернул, — ответил Финач, вздохнув.
Мужики! Все на выход! — внезапно открыл двери охранник и завел бомжей в комнату, куда вскоре привел следователь для опознания Катьку Чикину.
Бомжи видели эту девчонку в городе. Много слышали о ней. Знали, что ворует она на рынках и в магазинах, в торговых рядах. Слышали от «мелкоты», что с отцом и матерью не живет и примириться не хочет. Слышали о ее мерзком несносном характере, независимой злопамятной натуре. Знали, непредсказуема она и своенравна. А потому не знали, что ждать для себя от ее визита.
Катька тоже сталкивалась с этими бомжами в городе, но ни с кем не была знакома. Ни об одном из них ничего не слышала.
Всего несколько минут разглядывала их девчонка К бомжам подсадили троих прохожих с улицы для объективности опознания, но нет… Замотала головой, мол, не знаю.
А через три
Вот и расстаемся с вами. Ошибка вышла! Не подтвердились сведения. Отпускаем всех троих. Простите за недоразумение. Действительно избрали не тот путь. Надо проверить самого информатора! — проговорился следователь и распорядился отпустить бомжей на все четыре стороны.
Шнырь, после визита к Катьке, долго думал, кто мог навести на них милицию.
«Бывшая жена? Вряд ли. Она ничего не знает о Чите и Финаче! Здесь же взяли не одного, сразу троих. Мария мстила бы одному. Но за что? Ведь расстались тихо. Все ей оставил. Даже не попытался отсудить угол в квартире. Плохого слова не сказал. За все время лицом к лицу ни разу не виделись. Она живет, как сама захотела. Вряд ли это ее проделки. Верно, что даже имя забыла. Кто я для нее теперь? Чужой… Может дети? Нет-нет! Им вовсе ни к чему. Но кто-то ж нашелся? Выходит, свой, из бомжей! Не иначе! Но зачем? Кто? Вроде каждого знаю как облупленного. Кому взбрело в голову сочинить, что мы слиняли с места происшествия на машине? Где б мы ее раздобыли? Кто видел бомжа с личной машиной? Хорош бомж! Нынче этот транспорт дороже квартиры стоит. Придумал же какой- то идиот?» — качает головой Иван Васильевич.
«Надо самим информатором поинтересоваться!» — вспомнились ему внезапно слова следователя, сказанные на прощанье.
«Если из наших, засветится гад. Так или иначе, если кто-то исчезнет хотя бы на время, тот и есть стукач!» — решил проверить вечером, все ли мужики вернутся из города.
Когда стемнело, и бомжи устроились у костерков, Шнырь обошел все хижины, заглянул в каждый угол.
Где Матвей? — спросил у мужиков.
Да в парке! Ужрался, теперь под скамейкой кайфует. К утру приползет.
А Кирюха?
Тот у старухи прикипелся: сарай взялся строить. Там харчует и ночует. Через три дня закончит и появится.
Павла где носит?
Тот у блядей застрял. Своих баб ему мало?
Интересно, а как платит? С чего? — удивился
Шнырь.
Его на халяву обслуживают. Он же у них Любимчик-Пашка! Кобель! На ночь ему пятерых мало!
А где Генка?
Это ты про Рыжика? Сыну машину ремонтировать помогает. Тот попросил. В гараже, видно, ночевать оставят. Он заранее предупредил. Весь двигун перебирать надо, а это долго.
«Все остальные на месте, — чешет затылок Шнырь и тут же спохватывается: — Может, завтра сгребут стукача? В любом случае — проявится».
Иван Васильевич, тихо ступая, идет к хижине женщины, той, какая сама напомнила ему о весне.
Тамара, — позвал тихо, еле слышно. В лачуге никто не отозвался.
«Уснула. Не ждала. Устала от ожиданий и, наверное, не знала, что вернулся. Надо разбудить», — вошел в хижину, но там пусто и тихо.
«Весна и впрямь коротка. Бережет баба время: с другим ушла. Так мне и надо. Уходя, надо оставлять надежду, хотя бы одним словом. А я забыл об этом правиле. Постарел. Вот и перестал интересовать женщин! И теперь даже ее потерял», — укорил себя молча.