Изгой
Шрифт:
– Кожицу отдам женам – они ее сохранят по твоим «бичом», ха-ха. Хорошая выйдет для них память! А ты теперь имеешь знак креста на груди – и носить его будешь до конца своей никчемной жизни! Впрочем, не горюй, урус, она будет не очень короткая, постараюсь чтобы ты несколько дней подыхал в мучениях. Я тебе позора своего не прощу, сластолюбец похотливый, ко мне в гарем каждую ночь проникавший.
Ахмед прямо задохнулся от сжигавшей его внутри ярости. Глаза горели огнем ненависти, а на губы опять наползла отвратительная улыбка. Старик ухватил
– Я тебя сейчас выхолощу и оскоплю собственной рукой, дабы обиду смыть…
– Ты только и можешь холостить, – Юрий усмехнулся, хотя ему было до ужаса страшно. Но он продолжал хотя бы внешне сохранять невозмутимость, не желая вымаливать пощаду, которую все равно не дадут. К чему тогда унижаться и выпрашивать милость?!
– Жаль, у тебя сабли не было в сарае, только ножи. Повезло тебе старик – будь добрый клинок, я бы тебя с твоими пастухами во дворе изрубил бы в куски. Вы же не умеете драться как воины – с голыми руками вас всех побил – тебе нос в кровь разбил!
– Ночью хотел всех убить, гяур?
– Зачем? Я не разбойник, а воин. Днем бы зарезал одного, взял бы саблю, и посек бы всех. Вы мне не противники. На коне, и с луками, то да – тут вы бы победили, а на земле стоя, да на саблях – изрубил бы всех. Не веришь? Мы можем попробовать!
– Обмануть урус хочешь? Я не стану с тобой биться, ты нас можешь зарубить, хотя в такое раньше бы не поверил. Тем больше нам славы, что мы одолели такого воина как ты. Юз-башы ты, урус, не меньше – нагло повел себя! Может и так!
Ахмед впился в Юрия глазами, горящими ненавистью. Галицкий продолжал сохранять невозмутимость на лице, пытаясь спрятать растущий в душе снежным комом ужас. Он понял, что сейчас его начнут резать, и, старался придумать, что можно сказать если не для избавления от мук, то хотя бы получить отсрочку.
– Сотник, значит, я угадал, урус! Что же, не так мне позорней, что ты осквернил моих глупых жен. Но я тебя сейчас выхолощу, ты в моих руках, без сабли – так что сделаю все что захочу.
Крепкие пальцы оттянули плоть так, будто хотели ее оторвать – в отчаянии Галицкий прохрипел:
– Постой!
Часть вторая. Свобода
Глава 1
– Постой!
Рука с ножом дернулась, сделав даже не надрез, порез. Татарин остановился, внимательно посмотрел на Юрия. Тот, скривив потрескавшиеся губы, негромко произнес хриплым голосом, продолжая силой воли сдерживать рвущийся наружу страх:
– Ты прав, только я не сотник! Я князь Юрий Львович, мои пращуры были королями Галичины и Людомерии, вот только триста лет как потеряли родовые земли. Кто я на самом деле могут подтвердить двое в Кезлеве – они знают меня в лицо, и им ведомо мое княжеское происхождение.
– Так, ты урус, князь?!
Ахмед задумался, вертя пальцами нож. И смотрел Юрию прямо
– Да, ты на самом деле князь, – Ахмед ощерился. – Я был глуп, что не придал внимания твоему нежному телу. Подумал, что мальчик для утех, есть такие. Да, ты был избит и исхлестан плетью, но никогда не трудился в своей жизни – ладони чистые, без мозолей. Почему сразу не предложил мне за себя богатый выкуп?
– Я князь, и свободу лучше добыть сталью, чем золотом! Я ждал удобного момента, чтобы убить караульных и сбежать!
– Ты говоришь правду, теперь твои глаза не лгут, как раньше, – Ахмед задумался, взгляд стал немного рассеянным. – Ты надеялся на своих сообщников в городе? Чтобы бежать при их помощи?
– Нет, я хотел сам их освободить! Для чего приготовил здесь все к побегу и спрятал.
– Когда ты хотел бежать, князь?
– Сегодня ночью, – Юрий отвечал быстро, стараясь говорить только правду – старый татарин оказался далеко не простачком, и умел отличать истину ото лжи.
– Зарезал бы нас всех, князь? Как баранов? Не отвечай, по глазам вижу, что так и было бы. Ты перехитрил меня, моих жен, моих аратов – слава Аллаху, что я разглядел обман в последний час.
– Мы на войне, Ахмед, и она идет вечно!
– Ты прав – мы на войне, вечной войне – я потерял двух сыновей, ты тоже терял в бою своих близких – по глазам твоим вижу. Я убивал, и ты убивал – у тебя впервые взгляд живого мертвеца, а не раба. Ты страшный враг, князь! А потому выкуп с тебя можно взять, в том не будет для меня позора! Ты не беден – твои руки выдают тебя, а потому я возьму выкупом тысячу рублей, или пятьдесят тысяч османских акче.
– Это очень большой выкуп, Ахмед. Я не смогу столько выплатить, пусть даже я князь.
Юрий задумался – по дороге в Крым Смалец ввел его в курс денежных отношений. Рублей в Московии не чеканили, только мелкие монетки, такие как копейка, что напоминала чешуйку. Попытка заменить серебро медными деньгами вызвала сильный бунт – казак о нем тоже рассказал. А крупными монетами были ефимки – так называли ходившие по европейским странам талеры. Галицкий прикинул, что такой он держал в руках в пещере и теперь знал, что три талера-«ефимка» составляли два рубля. Акче же маленькая монетка, чуть больше грамма или около того.
– Слишком большой выкуп – за князя да, именно такой. А я изгой! Мои владения заняты поляками, они совсем рядом с Подолией, что войска султана заняли недавно. Так что четыреста рублей, Ахмед.
«Никогда не следует соглашаться на предложенную продавцом цену – даже если выкупаешь собственную свободу. Тысяча много, пятьсот норма за такого как я. И то доказывать надо, что я князь. Если выгорит дело о сумме выкупа, то отправлю Смальца с грамотами к царю Алексею Михайловичу, расскажу казаку, как найти тайник».