Изгой
Шрифт:
Никто не научил нас, как быть женщинами в этом мире. Что это такое, быть девочкой в старшей школе. Теперь Кейси – моя ответственность, а я чувствую себя абсолютно не подходящей для этой работы. Как я могу провести ее через новую травму, когда сама не уверена, что хоть одна из нас оклемалась после первой?
На кухне папа все еще пьет чай и читает новости на своем айпаде. Когда он спрашивает, как там Кейси, это звучит как обвинение.
– Она что, все еще спит? – Он смотрит на свои часы. – Она вчера не казалась нездоровой?
– Она не заболела. – Я встаю так, чтобы барная стойка отделяла нас друг от друга, и облокачиваюсь
Папа откладывает планшет.
– Она что-нибудь рассказала?
– Немножко. Никаких подвижек.
Сразу после аварии Кейси ото всех отстранилась. Абсолютно замкнулась в себе и ходила по дому как призрак, если вообще попадалась нам на глаза. Несколько мучительных недель мы провели, пытаясь выйти с ней на связь, пока она не начала снова говорить. Эти дни и теперь отражаются в папиных беспокойных глазах, когда он ловит мой взгляд. Словно мы оба задерживаем дыхание, уповая на то, что ничего больше не заставит ее снова уйти в ту темноту.
– Ты должна помочь ей привыкнуть к новым условиям. Теперь, когда вы обе снова в школе.
– Я знаю. – Он даже не в курсе, что я всю неделю нарушала правила направо и налево, пытаясь создать все условия, чтобы Кейси смогла спокойно проучиться семестр.
– Она достигла огромного прогресса, но нельзя принимать его как должное. Следующие месяцы наверняка будут для нее самыми сложными, так что расслабляться нельзя, Слоан.
– Я и не расслабляюсь.
Проглатываю комок раздражения, вставший в горле, однако мне невероятно сложно сдержать бьющие через край эмоции. Травма в семье всегда имеет уйму побочных эффектов. В нашем случае это растущая пропасть между мной и отцом, результат его глубокого разочарования и недоверия. Столько месяцев спустя мы так и не знаем, кто накачал мою сестру наркотиками и посадил в машину. Так как ответов нет, папа выбирает винить меня. Это я привела ее на ту вечеринку и пообещала присматривать за ней. Это я оставила ее одну, чтобы в очередной раз прыгнуть в руки Дюка.
Я должна была следить за ней, а вместо этого она чуть не погибла. Папа меня так и не простил и вряд ли когда-то простит.
Одно я знаю точно: я сама себя никогда не прощу.
– Ты-то в норме? – спрашивает он. – Нужно поговорить о чем-то еще?
Бессмысленный вопрос. Он не хочет знать, как я, – задает вопрос ради галочки, уже опуская глаза на планшет. С тех пор, как мама погибла, я должна была занять ее место, заботиться о Кейси и сохранять семью. Я должна быть той, на кого они могут опереться, и не заикаться об этой ноше, потому что мне нельзя показывать слабость. Наша семья – это карточный домик на моей дрожащей ладони. Стоит мне моргнуть, и все рухнет.
– Не нужно, – говорю я. – Все нормально.
Папа снова погружается в новости, а я прячу свою усталость куда подальше и иду топить ее в поту на пробежке. Следующий час я заставляю свои ноги двигаться все быстрее, пока тяжелый, влажный воздух не начинает гореть в легких, а мышцы – молить о пощаде. Я швыряю себя в объятия километров на неровной дороге, не слушая ничего, кроме собственных шагов, чтобы, когда наконец обопрусь о ствол дерева и согнусь пополам, задыхаясь, сил на мысли уже не осталось.
Я
Эр Джей: Пришел в наше место покурить. Присоединишься?
Надо сказать нет. Во-первых, сегодня день стирки, так что я в наименее симпатичной из своей спортивной одежды, да и голову я уже два дня не мыла. Но самое главное: мне вообще не стоит с ним связываться. Я нужна Кейси. В школе полно дел. Еще не хватало тратить силы на непонятного антисоциального новенького.
Даже если он до странного красивый. И немного смешной.
И травка у него хорошая.
Не то чтобы я собиралась превращать это в привычку.
Странно, но самое интересное для меня в Эр Джее то, что он не обхаживает меня, разбрасывая пустые комплименты, как хлеб уткам. Часть меня сильно сомневается, что он ищет серьезных романтических отношений. Теперь это все просто наша личная шутка. Наш непонятный тайный язык. Наполовину вызов, наполовину самоубийственный пакт.
Так что я не отвечаю на сообщение и иду домой. То, что по пути я прохожу мимо скамьи, это чистое совпадение.
– А ты много бегаешь, да? – говорит он, заметив меня, и протягивает косяк.
– В том и смысл, да.
– Тебе идет. – Он одобрительно подмигивает. Этот парень и с пеньком бы смог пофлиртовать.
Хорошенько затянувшись, я окидываю его взглядом, и, черт, хотелось бы мне, чтобы открывающееся зрелище нравилось мне поменьше. Но я впервые вижу его в обычной одежде, и мне вправду нравится. Джинсы у него выцветшие и поношенные, с дырой на колене, которая привлекает мое внимание к его длинным ногам. Черная футболка облегает торс и подчеркивает бицепсы, которых я там вообще не ожидала. По характеру он не похож на того, кто ходит в качалку, но тело его говорит об обратном.
– Нравится вид? – Эр Джей с легким изумлением по-птичьи наклоняет голову.
Я моргаю и мысленно проклинаю себя за то, что так залипла, разглядывая его. Отрицание сделает все только хуже, поэтому я гордо признаю, что пялилась.
– Видок ничего, – соглашаюсь я, возвращая косяк.
– Ты глянь. Уже прогресс, – мягко хмыкает он, жарко сверкнув глазами. – И какая часть меня твоя любимая?
– Не нарывайся, солнышко.
Он это игнорирует.
– Руки, так ведь? Ты похожа на девушку, которой нравятся руки. Или моя задница. Ты у нас по рукам или по задницам, Слоан?
Я вскидываю бровь.
– Не угадал. Я предпочитаю член.
Его взгляд немного плывет.
– Черт, – рычит он, – вот зачем ты это сказала?
– А что, – невинно спрашиваю я, – не уверен в своем дружке? Какая жалость.
Взгляд Эр Джея становится раскаленным.
– Милая, мой дружок всегда самый уверенный засранец в комнате.
Он подносит косяк к губам, но от меня не укрывается, как второй рукой он поправляет что-то внизу. Этот разговор его заводит.
У меня в горле мгновенно пересыхает. Чтоб его. Я знаю, что я первая начала, но теперь я об этом серьезно жалею. Я не могу сидеть рядом с возбужденным Эр Джеем. Мне лишь начнет хотеться протянуть руку и коснуться его. Расстегнуть джинсы и услышать, как он застонет, когда мои пальцы дотронутся до его разгоряченной мужественной плоти.