Измена. Месть подают холодной

Ардея Рита

– Ты ещё смеешь что-то говорить мне? – низко рычит он. – Саму на молоденьких потянуло?

Я выразительно смотрю на Сэма, он отвечает мне круглыми глазами. Мы оба понимаем, что не можем раскрыть Эйвану правду, но что ещё можно придумать, чтобы это звучало правдоподобно?

– Аллор, простите, но я… – начинает Сэм, и Эйван тут же переключает внимание на него.

– А, хочешь поговорить со мной первым? Ну давай, щенок, иди сюда!

Муж хватает юриста за ворот рубашки, приподнимая над стулом. Я подскакиваю.

– Эйван, отпусти его немедленно, –

чеканю я, сдерживая рычание.

– Почему вдруг? Мальчишка возомнил себя мужчиной, способным сделать из меня рогоносца, так пусть отвечает по-мужски!

Для суда моя репутация должна быть безупречна, а мужа нельзя предупреждать о грядущем разводе и давать ему тем самым время на тщательную подготовку. Но я не умею искусно придумывать ложь – придётся сказать правду. Не могу же я позволить Эйвану ударить Сэма!

Вдыхаю, чтобы сказать сакральное: «Я с тобой развожусь, не трогай моего юриста», как вдруг слышу со стороны негодующий голос:

– Братец, что тебе надо от моего Сэми?

Все замирают. Эйван от неожиданности отпускает рубашку Сэма, и грифон мешком падает на стул. Мы все смотрим на Руби, которая, подбоченясь, грозно напирает на брата.

– Стоило мне отойти попудрить носик, как ты уже напал на него! – рычит она. – Есть у тебя совесть?!

– Это? – тупо переспрашивает муж, указывая на Сэма пальцем, как на мерзкое насекомое. – Твой парень?

Руби хлопает ресницами, а затем смотрит на Сэма самыми влюблёнными глазами на свете. Они так и подсвечиваются изнутри. Никогда не замечала за ней таланта к лицедейству, но не зря говорят, что все огненные драконы изменчивы, словно пляшущее пламя.

– Сэми, солнышко, он тебе не навредил? – воркует Руби слащавым голосом, явно подслушанным у Лисанны пару часов назад.

– Н-нет, – чуть заикнувшись, выдавливает юрист.

– Какого пламени? – восклицает Эйван. – Почему он тут с моей женой?

– Я хотела показать Вилле своё сокровище, – бойко отвечает Руби, плюхаясь на стул рядом с грифоном. – Ну знаешь, нет ничего важнее благословения лучшей подруги!

– И почему я о нём не в курсе? – напирает муж.

– Потому что ты сразу всё донесёшь маме, – закатывает глаза Руби. – А она начнёт свою любимую песню: «Лучше бы ты искала влиятельного мужа, а из какой он семьи, а что люди скажут…»

– Ты с ума сошла? – спрашивает Эйван, заметно успокоившись. – Ему же лет двадцать. У тебя материнский инстинкт проснулся?

– Я просто выгляжу молодо, – бурчит Сэм обиженно. – И вообще, я требую извинений, аллор дель Монрок! Вы унизили меня на глазах у моей женщины!

А вокруг одни актёры, вот и Сэм как быстро сориентировался, ну чисто оскорблённая невинность! С моих губ срывается смешок, который я маскирую кашлем. Но едва ли кому-то сейчас есть до меня дело.

– Я не стану извиняться перед низкородным грифоном, – раздражённо дёргает уголком рта Эйван. – Вилле, ты посмотрела на новое увлечение своей подружки? Ну и нечего тут сидеть, поехали домой.

И всё же настроение у него пугающе раздражённое. Что уже случилось?

Мне даже не хочется с ним спорить – если ощущение, что очередная ссора может помешать воплощению нашего плана. Лучше усыпить его бдительность.

– Езжайте, – покровительственно машет рукой Руби. – А мы с птенчиком ещё поворкуем.

Она дарит Сэму многообещающую улыбку, от чего тот нервно сглатывает. Я киваю и встаю со стула, бросив напоследок:

– Смотрите, не сидите долго, а то тут полумрак, потом будут глаза гореть.

Надеюсь, они поймут мой посыл. Руби знает про символ отступников и сможет рассказать Сэму всё из первых рук. Вероятно, вместе они смогут обдумать всё и пролить свет на новые детали.

Выхожу из ресторана следом за Эйваном, он даже придерживает мне дверь. Вечерний мороз ласкающе касается кожи. Я полной грудью вдыхаю холодный воздух, чувствуя, как на душе становится легко и приятно от свежести и хрустящего под ногами снега. Его совсем тонкий слой, да и завтра он, скорее всего, уже растает, но для меня он кажется символом чего-то светлого и радостного. К карете мы идём неожиданно неторопливо, как будто наслаждаемся прогулкой и компанией друг друга.

– Вы держите меня за идиота, – ворчит муж. – Не знаю, что вы задумали, но что-то тут нечисто.

– Я устала спорить с тобой, – пожимаю плечами я. – Что бы я ни делала – ты видишь в этом злое намерение. Эти сцены ревности, обвинения пропитаны злостью и фальшью. Ты не ревнуешь, ты просто пытаешься оправдать свою неприязнь ко мне. Скажи, Эйван, ты хоть когда-нибудь, хоть на минуту любил меня по-настоящему?

– А ты меня?

Мы замираем в нескольких метрах от кареты и поворачиваемся друг к другу. Наши взгляды полны боли, обиды и разочарования. Впервые я вижу их в Эйване столь же отчётливо, сколь и в себе.

– Зачем же мы продолжаем этот фарс, что называем браком? – выдыхаю я, поражённая осознанием.

Эйван морщится и качает головой.

– Мы не можем просто всё бросить, – говорит он понуро. – Это не нам решать, Вилле.

– Кому, если не нам?

Он поднимает глаза к небу, но один взгляд на звёзды заставляет его поморщиться. О чём они напоминают ему, что так неприятно? Хочу спросить, хочу протянуть руку и утешить его. Не потому, что вдруг прониклась чувствами, а потому что вдруг ощущаю, что мы два потерянных дракона, две пешки в чьей-то игре. И каждый пытается вырваться из неё по-своему. Эйван ищет любовь в каждой встречной девушке, а я ищу свободы.

Вздохнув, я меняю направление в сторону лавочки. Стряхнув снег, сажусь и хлопаю по месту рядом, приглашая Эйвана. Он удивлённо приподнимает бровь, но садится рядом.

– Ты любишь мою сестру? – спрашиваю я мирно.

– Не знаю, – отвечает он глухим голосом. – Я не уверен, что умею любить. Меня научили только одной форме любви: окружить, задавить другого собой, чтобы в его мире не было места для других. Но это обладание, не любовь.

– Что ж, ты понимаешь это, уже похвально.

Он усмехается, качает головой.