Измена. Подари мне мечту
Шрифт:
Короче, как говорят: «что-то на богатом».
На плечи мне опускается мягкая ткань пиджака, который незнакомец снял с себя. Я ведь в чём была выскочила – в атласном платье-сорочке. Пальцы на моих плечах чуть сжимаются, когда следует вопрос:
– Хочешь без верха прокачу?
А этот товарищ тот ещё пижон.
– В марте? – скептически приподнимаю бровь, а он иронично хмыкает:
– А что? Предлагаешь подождать лета?
Морщу нос, думаю, что, возможно, это неплохой способ проветрить голову. Главное не переусердствовать, а
– А давай.
– Чудно, – потирает руки, – запрыгивай, – распахивает дверцу.
Как запрыгивать в машину с таким клиренсом не знаю, поэтому по царственному укладываю себя внутрь кожаного салона и тону в объятьях изогнутого кресла, идеально поддерживающего усталую спину.
– Так, нужен обогрев, чтобы нам не задубеть.
Он что-то переключает на приборной панельке и экране управления, а я кутаюсь глубже в его пиджак, опуская щёку на мягкую дорогую ткань. Она стильного бежевого цвета, атласная подкладка тёплая и нежная. Определённо парень не из простых.
Разглядываю его исподтишка. Парню лет тридцать, так что вернее сказать – мужчина. Хотя нынче такие мужчины пошли, что и в сорок они маменькины сынки, прям как мой почти-бывший-муж.
– Что у тебя там с руками? Давай посмотрю. В дверь ты впечаталась знатно.
Не дожидаясь ответа, он берёт меня за запястья, мягко потирает кожу пальцами. Онемение давно прошло, но мне приятны его прикосновения, так что не возражаю.
– В аптеку заехать? Может, что-то от ушибов купить? Правда, я не особо в лекарствах разбираюсь.
– Знаешь, я тоже.
Мы как-то незаметно переходим на «ты».
Когда салон достаточно прогревается, крыша уезжает и прохладный мартовский ветер снова проникает под тонкую ткань одежды. Горячий воздух из обдува и тёплое сиденье под попой неплохо нивелируют контраст.
– Если слишком замёрзнешь, скажи.
– А сам-то? – киваю на его рубашку.
– Мне нормально.
С этими словами он вдавливает газ в пол, и мы мигом вылетаем на середину проспекта.
Такая манера езды кое-что сообщает о человеке: например, что он импульсивен, резок и решителен. И не терпит быть на вторых ролях. Его борзость распугивает более спокойных водителей, хотя никакие правила не нарушены.
– Я Матвей, кстати.
– Рузанна.
Матвей притормаживает на светофоре и поворачивает ко мне голову.
Ожидаю комментария в духе «какое необычное имя», но он лишь произносит «очень приятно, Рузанна», и фраза эта ласкает слух покрепче любого комплимента.
– Что ж у тебя случилось, Рузанна? – задаёт закономерный вопрос, когда снова трогаемся. – Если лезу не в своё дело, можешь смело послать.
Возможно, в другой день и с другим мужчиной я бы так и сделала, но мне надо с кем-то поговорить.
Он не смотрит на меня, только на дорогу. А я пялюсь на уголок его губ, где снова притаилась усмешка. Касаюсь щекой спинки сиденья, плотнее кутаясь в мягкий пиджак.
– Муж нажил двоих детей на стороне. Вернее, один только на подходе. Второму уже… а хрен знает сколько лет. Я не уточняла. Вот так, если вкратце.
– Тебе посочувствовать? Извини, что спрашиваю. Говоришь ты об этом как-то весело, поэтому у меня сомнения.
– Не знаю, – отвечаю честно. – Ещё не определилась.
С одной стороны, мне противно и больно, с другой – накатывает непонятное облегчение, будто я оборвала связь, эту странную цепь, приковывавшую меня столько лет к мучителю-Роме. Ведь я так и не смогла его простить, как бы не пыталась. И как бы не пытался мой психолог уверить меня, что надо отпускать.
– Если не знаешь, тогда поздравляю, что это выяснилось сейчас, а не когда бы вы золотую свадьбу праздновать собрались.
– Жуть какая, – ежусь от вполне реальной перспективы.
Матвей ведь прав, я бы смогла так всю жизнь провести – в пузыре самообмана, а потом, хоп, и на кладбище.
– Что делать планируешь?
– Ни в чём себе не отказывать. И не влипать в новые отношения.
– Сколько не влипать?
– Вообще не влипать.
– Я по времени, имею в виду, сколько не влипать планируешь?
– Так я и говорю, что вообще не планирую в них вступать. Не нужны они мне.
И я никому не буду нужна такая, какая есть.
Я, может, поэтому и с Ромой столько лет прожила, потому что он знал о моём дефекте и смирился с ним.
Другого варианта у него и не было. Всё случилось по его вине.
Правы висок пронзает резкая боль, невольно трогаю его указательным пальцем, пытаясь унять пульсацию.
Не буду думать об этом. По крайней мере, не сейчас.
Матвей качает головой, не веря моим словам.
– Девушкам всегда нужны отношения.
– Не всегда. Некоторым не нужны.
– Ещё ни разу такую не встречал.
– И что? Много тебя окольцевать пытались или, – быстрый взгляд на его руку, – ты уже?
Кольца там нет, но это ещё ничего не значит. Мужчины часто колец не носят, вот и Рома своё почти сразу после свадьбы на полку положил.
– Да боже упаси. Где брак и дети, а где я?
Слово дети неприятно режет слух. Кто-то их не хочет, а я бы всё на свете отдала за возможность взять свою кроху на руки. Только мне такое счастье недоступно.
– Брак без детей?
– На кой чёрт он нужен тогда?
– Поясни, – требую, разворачиваясь к Матвею лицом и закидывая ногу на ногу.
Под приборной панелью тепло, там будто застыло жаркое облако, согревающее колени. Матвей бросает взгляд вниз, пялится на мои икры. Знаю, что ноги у меня красивые, точёные, а туфли на высоком каблуке лишь подчёркивают их длину. Мама всегда говорила, что это моё основное достоинство вместе с ростом. Я выше её на целую голову, хотя рослой меня назвать нельзя, просто мама низкая. Папа тоже был невысоким. Не знаю, в кого я такая. Может, в ту самую прабабку Рузанну, чьё имя гордо ношу?