Измена. Подари мне мечту

Тэя Татьяна

– Пф-ф-ф, – вздыхает, ероша волосы. – Это сложно объяснить.

– Уж будь добр, попытайся, – подбадриваю.

Матвей на секунду задумывается и выдаёт что-то на философском:

– Семья без детей – семья с блестящим настоящим, но без будущего.

– Почему?

– Понимаешь, дети – это победа над эгоизмом. Ты как бы о себе забываешь, твоя жизнь перестаёт вращаться лишь вокруг тебя. Дети – это те, кому мы можем передать наши знания и опыт, оставить, вернее, воспитать лучшую версию себя.

– Ты думаешь, дети будут

обязательно лучше родителей?

– Должны быть успешнее и жить лучше. Иначе смысл теряется. Иначе эгоизм не побеждён, – говорит твёрдо, однако снова гасит впечатление мягкой улыбкой. – Но это лишь моё мнение, ты можешь иметь другое или вовсе быть несогласной с ним.

– Почему же… мысль твоя абсолютно понятна. Но… а как же те пары, кому счастье родительское недоступно в виду… м-м-м… проблем со здоровьем? Ты их махом в эгоисты записал? Эгоисты поневоле, выходит?

Он не знает, что тема для меня болезненная, но почему-то сейчас не ощущаю той пронзительной боли, которая возникает каждый раз, когда разговор заходит о детях.

Матвей качает головой из стороны в сторону, в такт ритмичной мелодии, льющейся из динамиков. Из-за открытого верха она глушится внешними шумами, но мой водитель решил не тревожить покой ночных улиц, врубая музыку на полную мощность.

– Тут, безусловно, не в их нежелании дело, а в обстоятельствах, – произносит, чуть растягивая слова. – Впрочем, они могут взять ребёнка из детского дома.

– Это ответственность.

– А родить своего не ответственность?

Пожимаю плечами.

– Там ты берёшь чужого на воспитание, кто знает, может, у родной матери получилось бы лучше, а ты всё испортишь.

– У родной матери уже не получилось, раз она его в детдом сдала.

– Она могла… погибнуть.

– Это другой разговор.

– Да… другой… странную мы тему для беседы нашли.

Матвей соглашается.

– Точно. Странную. – И тут же её меняет: – Ну а ты, что, разводиться планируешь, значит?

– Да, – говорю твёрдо, а потом думаю о впустую потраченных рядом с Ромой годах и добавляю полушёпотом: – Давно следовало это сделать.

Матвей бросает на меня короткий взгляд. Но никак не комментирует, не спрашивает, почему я этого не сделала, и это прекрасно. Не уверена, что готова сейчас лезть в дебри нашей с Ромой болезненной созависимости.

Да я жила рядом с ним, вернее, существовала. А он терпел и погуливал, как выяснилось. Увеличивая объем лапши на ушах отнюдь не доверчивых женщин. Аню одуванчиком не назовёшь, баба с клатчем, мать заждавшегося папу Вадички, тоже не невинный лебедь, да и я, собственно, когда надо умею выпустить и когти, и зубы. Но все втроём каким-то странным образом терпели Романа Романовича и проглатывали его ложь.

Мы проносимся по Невскому проспекту, сворачиваем на Литейный, затем берём влево, по мосту, мимо здания Цирка, покружив по улочкам, выскакиваем у Летнего сада, тёмная громада

деревьев которого упирается в низкое облачное небо.

Нам везёт – зелёная волна бежит впереди нас, мы не стоим на светофорах, гоним вперёд, огибаем Марсовое поле и въезжаем на Троицкий мост.

Матвей поднимает верх. В салоне тут же становится тихо и уютно, мягкий дип хауз вибрирует в стереосистеме, задавая ритм питерской ночи.

– Хватит. Хорошо проветрились.

– Да, никогда не ездила с открытым верхом.

– Ранней весной?

– Вообще не ездила.

Действительно не каталась в кабриолетах, а у самой в старой машине только лючок сверху открывался, но это не считается,

– А что ещё ты не делала? – задумчиво покусывает нижнюю губу. – Думская, Рубинштейна, прогулка по крышам?

– Ни-че-го.

Как только это говорю, думаю, насколько же скучно я жила. Самое страшное, меня устраивало. Ничего не хотелось. Ни новых впечатлений, ни воспоминаний. А их и нет. Вот так, положа руку на сердце, реально нечего вспомнить. Те годы пустые: один похож на другой, как братья-близнецы. Дом, бизнес, муж-изменщик, опять же, как выяснилось.

– А хочешь? – прищурившись, интересуется Матвей.

Обнимаю себя руками под пиджаком, но не потому что замёрзла, скорее в качестве защиты.

– Слушай, а ты чего со мной возишься? Заняться нечем?

Матвей хмыкает и выдаёт стандартную, но почему-то такую милую в нашей ситуации фразу:

– До утра я абсолютно свободен.

Пожимаю плечами, указываю подбородком на дорогу.

– Ну что ж… поскольку я оставила всё: и телефон, и сумочку, и ключи от дома, и пальто в ресторане, и спешить мне некуда… Тогда вперёд!

Матвей оказывается прекрасным провожатым. Он то знает все злачные и не очень места в нашем мрачном городе. Бары, клубы, скрытые комнаты в ресторанах – это когда заходишь в одно заведение, а пройдя через тайную дверь, оказываешься на ВИП-территории другого. Уверена, попроси его сводить меня в казино, он и это организует. Говорят, в старом недострое, которое когда-то должно было стать отелем, на набережной Карповки, многие годы ночами собиралось питерское подполье. Правда, его уже снесли и на том месте строят новенькие апартаменты. Но свято место пусто не бывает, так что уверена – запретный бизнес куда-то перебрался.

Я настолько расслабляюсь рядом с Матвеем, что могу встрепенуться лишь от небрежно брошенной в середине ночи фразы. Мы как раз вываливаемся из очередного бара на Рубинштейна.

– Устала? – бархатным тоном интересуется он. – Смотрю, ты зеваешь.

– Подловил. Ну есть немного.

День кажется мне бесконечным.

Матвей наклоняет голову и говорит без всякого вопроса:

– Поехали ко мне, переночуешь.

Глава 4

– Что? – переспрашиваю, думая, что ослышалась.