Измена. Я только твоя. Лирическое начало
Шрифт:
Второй был расслаблен. Даже рукав на рубашке закатан. А под ним дорогие часы.
– А мне тут персонал нравится. Скромный такой, - услышала я, и сглотнула.
– Вы уже выбрали? – произнесла свою дежурную фразу.
– Я уже выбрал, - ответил мужчина, и пальцем погладил меню.
Второй усмехнулся:
– А я ещё нет! Огласите весь список, пожалуйста.
Я «огласила». Он думал достаточно долго. Потом заказал. Я ушла. А когда вернулась с подносом в руках, его стул был пустым. Пиджак остался на спинке.
«Испарился», - подумала
– Вы сегодня грустная, - озадаченно бросил субъект. Он сидел, примостив на столе левый локоть. Я невольно скользнула взглядом к лицу.
– Вам кажется, - изобразила подобие улыбки.
– Вы плакали? – спросил он так, будто прислуге не полагается плакать.
– У меня аллергия, - отрезала я.
Он сунул руку в карман своих брюк:
– Вот, возьмите. Это моя визитка.
– Зачем она мне? – я покосилась на карточку.
«Наверняка, надеется, что напишу свой номерок на обороте? А ещё лучше цену! Такие, как он, просто так не сползают с Олимпа».
– Есть у меня дурная привычка. С тех пор, как их распечатали, всем раздаю, - сказал он уверенным тоном. Был уверен – возьму.
Визитка лежала, маня прикоснуться. Но я не стала её поднимать.
– Спасибо, - ответила вежливо.
И, поставив тарелки, ушла.
Но визитка меня отыскала. Она обозначилась в счёте, между купюр. Картон цвета слоновой кости, на котором написано имя. «Таруханов Марат Даниярович» и телефон. А кто он такой, этот странный Марат, что раздаёт всем визитки?
«Банкир», - обращался к нему собеседник. Надежда забрезжила, но тут же погасла. Ну, банкир, ну и что мне с того? Ведь он не волшебник! В фантазиях я представляла себе, как выясняется вдруг – именно он есть тот самый владелец банка «Вета». А я прихожу к нему и прошу мне помочь. А он предлагает мне деньги в обмен на услугу…
Вот только я не Деми Мур, и навряд ли какой-то банкир возжелает меня за подобную сумму. А уж если бы и возжелал, то я бы ему отказала!
Когда мне пришла мысль взять кредит на себя, я решила ни с кем не делиться. Пошла прямиком в бухгалтерию нашего ресторана. И попросила оформить мне «справку с работы».
– На кой она тебе, Ловыгина? – спросила бухгалтер.
– Надо! – ответила я.
– В банк что ли? – хмыкнула женщина. С высоты своих прожитых лет, она оглядела меня, - Не получится.
– Почему? – я нахмурилась.
– Ты у нас по временному договору работаешь, - объяснила она.
– Ну и что, - пробурчала обиженно. Хотя уже знала ответ. Не дадут!
Бухгалтерша сжалилась:
– Тебе много-то денег надо? Можем оформить в счёт заработной платы.
Я прикинула… Сколько зарплат мне придётся отдать?
– Нет, спасибо. Не надо, - и вышла, отбросив затею.
Я честно думала тебе рассказать. Мне было страшно за маму. Но одновременно стыдно. Почему-то казалось, ты бросишь меня. А ещё хуже – начнёшь помогать! Сам влезешь в долги. Я ведь знала, ты можешь
Глава 16. Витя
В начале лета случилось несчастье. Отец поднимал в автосервисе что-то и так надорвался, что слёг. Врач сказал – позвоночная грыжа. И риск инвалидности очень велик! Мать суетилась, водила к нему массажистов, покупала вонючие мази и мастерила компресс. Он лежал неподвижно весь день. Ведь покой был прописан.
– Танюша, я так захирею совсем, - тревожил он маму и звал меня, чтобы встать.
Передвигался он тяжко и медленно. Вздыхал и кряхтел. Боль была сильной настолько, что прогулка из спальни на кухню лишала его мотивации двигаться. Папа садился на стул и курил у окна. Благо этаж невысокий! И видно не только назойливых галок, но также людей…
Он сидел, улыбаясь в усы, восходящему солнцу. Реагируя хмурым смешком на проказы детей. Я молчал очень долго. Мы как будто забыли об этом событии, что, по сути, внесло в нашу жизнь непривычный разлад. Еда стала проще, подарки без повода вовсе исчезли. А деньги исправно ложились на счёт неизвестно кому.
Как-то раз я присел рядом с ним и промямлил:
– Прости меня, пап.
Эти слова прорвались изнутри с неожиданной болью. Я будто носил их в себе. А озвучить не мог.
– Ничего, всё пройдёт, - ответил он мудро.
Всё – это долг? Или… ты? Я не хотел, чтобы ты «проходила». И осторожно спросил:
– Ты о долге?
– Я о любви, - папа вздохнул, затянулся.
Мне стало обидно. С чего он решил? Ведь любовь не проходит. Я знаю.
– У тебя ж не прошла, - ответил я резко. Даже резче, чем мне бы хотелось.
Папа долго смотрел в пустоту. Взгляд застыл и померк.
– Страсть прошла, - рассудительно выдохнул он, - Но ведь что-то осталось.
Я подумал тогда, что моя страсть к тебе не пройдёт. Только станет сильнее.
– Я любил её, очень, - добавил отец.
Мой голос обрёл равновесие:
– Маму? – озвучил я, - Или…
«Её», - хотел указать на гостиную, где тёть Таня смотрела сериал. Она – моя мать! А другая, по имени Алла, всего лишь меня родила.
Отец не ответил. Как будто не слышал вопрос. Но тихо сказал:
– Я не хочу, чтобы ты думал плохо о ней. Она была светлой, живой. Она и сейчас остаётся живой. Для меня.
Он замолчал. И мне стало неловко! Я понял, любовь не прошла. Он носил её всё это время в себе. Он любил её всё это время…
– А жена твоя знает об этом?
– О чём? – спохватился отец.
Я поднял глаза:
– Обо мне.
У него по лицу пробежал электрический ток. Губы сжались, на лбу обозначились складки.
– Думаю, да.
– Думаешь? – я уточнил.
Он опять посмотрел в пустоту. Будто там, в тёмных сумерках летнего неба искал подходящий ответ.