Измена. Яд твоей "любви"
Шрифт:
Но это и понятно: планы изменились резко, а дом, скорее всего, пустовал все время нашего отсутствия, потому что Олегу одному удобнее жить в городской квартире. Когда мы с Киром разъезжали по морям на каникулы, то глава семейства обитал в городе, поближе к обожаемой работе.
Он вообще никогда не рвался жить в доме, но считал, что для нас с Кириллом так будет лучше, и терпел.
К нашему приезду Олег обычно вызывает клининг. Но в этот раз мы с Киром справимся сами, раз уж
– Ма, ты бы посидела на веранде, – напряженным голосом вдруг попросил сын.
– Что я, грязи в доме не видела? – отмахнулась и прошла мимо него в холл.
– Такой – точно нет, – обреченно прозвучало в спину.
Затормозив на пороге и задохнувшись от впечатляющего действия, разворачивавшегося в гостиной, вынуждена была согласиться:
– Ты прав. Такой грязи я ещё не видела.
Ужасно хотелось зажмуриться, пробормотать: «Показалось» и выйти вон, но я заставила себя смотреть.
О том, что это вынужден был делать со мной вместе и мой сын, мысль пришла не сразу.
На моем любимом кремовом диване сидел мой же любимый и единственный мужчина. Голый.
А перед ним на коленях стояли две столь же одетые юные барышни.
– Так вот, ты какой, кризис среднего возраста. Они хоть совершеннолетние? А то, Олег Михайлович, это же статья… – протянула, выдыхая с трудом.
В груди все сковало льдом, горло перехватило, странно, как вообще звук хоть какой-то получился?
– Папа, что за хрень? – рявкнул Кир.
Скульптурная группа, наконец, распалась. Барышни остались сидеть на полу, призывно улыбаясь в пространство, а Кирюшин папа попытался прикрыть свои выдающиеся достоинства вышитой мною диванной подушкой.
Видимо, именно это меня и добило.
Я всхлипнула-всхрипнула:
– Как ты мог? Олег! В нашем доме, на моем любимом диване. Это так ты устаёшь на работе?
– Мам, мам, – забормотал сын, – мам, тебе нельзя волноваться. Пожалуйста, успокойся. Лучше не станет, но ты хотя бы сохранишь…
– Что? – рявкнул мой любимый.
А я вздрогнула и согнулась от внезапной резкой боли в животе.
Замолчала и замерла.
Осторожно выдохнула:
– Нет-нет-нет, – тихо зашептала.
Но легче не становилось, и острая, режущая боль внизу живота только нарастала.
– Скорую, – крикнул Кир и, подхватив меня под руку, довёл до кресла.
Когда я рухнула в него, заливаясь слезами, сын понял, что вызовом врачей заниматься придётся ему.
Олег, повелев своим гостьям собираться, был занят приведением в порядок себя любимого.
А мне было так больно, что я не могла определить – это физически или душевно меня так рвёт на части?
–
Сын просто отмахнулся.
– Мам! Ты как?
– Больно. Очень больно! – почти прорычала, потому что обида и злость перли из меня вместе с паникой.
– Подожди, сейчас будет «Скорая». Они обязательно помогут… – начал Кирилл, но по мере того, как он говорил, его глаза становились все больше и больше.
Вероятно, оттого что очень выразительное кровавое пятно медленно, но верно расползалось по моим белым льняным брючкам.
– Что происходит? – вопрос Олега был сейчас настолько неуместен, настолько глуп, что я не удержала в себе свою горечь и обиду:
– Ты просто сейчас убил нашего ребёнка!
– Мам, ты что? Ну, говорят же – так бывает. Сейчас приедут врачи, они обязательно помогут, – на нервах Кир всегда становился болтуном.
– Какого ребёнка, Нонна? Мы с тобой детей не планировали.
– А он, представляешь, получился, – прошептала еле слышно и вновь сжалась от сильнейшей боли, накатившей волной и сжавшей все внутри.
Не смогла вздохнуть. Просто не смогла.
А потом взгляд мой затянуло темнотой, и я провалилась в глухое чёрное ничто.
Глава 20: Апокалипсис сегодня
«Я тебя не брошу. Дыши, это просто боль
Я был там и прошел поперек и вдоль
Эта боль так глубока, как Тартар
Эта боль так коварна, как Рубикон…»
Asper X «Держись»
Кир
Иногда вдруг понимаешь, что ты – главный мужчина в доме.
А происходит это осознание через боль и обиду. Не за себя, что я? За самого главного человека в жизни.
За маму.
Нонна – моя мама, а на мнение родни и всяких мимокрокодилов срать я хотел.
Она одна меня растила, утешала, возилась с соплями и капризами, справлялась с истериками и болячками, помогала с учебой и спортом. Всегда была рядом. Ни одних соревнований не пропустила, на все собрания и утренники приходила. Да что там, со своей защиты примчалась ко мне.
Никому и никогда я не был настолько нужен. Только ей.
– Мой хороший, я знаю, ты хотел с папой в кино, но у него очень важная встреча. Давай мы с тобой в зоопарк сходим или на аттракционы? – и я уже не плачу от обиды, а лопаю сахарную вату и кружусь на цепочной карусели.
Или, швырнув на стол дневник в начале каникул с хреновыми оценками, вместо печальных вздохов от нее, слышал:
– Кирюш, горжусь тобой! Это уже четверка! Ты заметно улучшил свои знания за эту четверть, вот и результаты…