Измена. Яд твоей "любви"
Шрифт:
Я успела отвернуться от сына, и вырвало меня все же на пол.
– Мам, плохо? Что? Я сейчас!
Кир подскочил и бросился вон из палаты, а я утерла рот рукавом больничной рубашки, опала на подушку и уставилась в потолок.
Больно.
Везде: внутри и снаружи.
От понимания: ничего не вернуть. Как раньше – не будет.
Никогда.
И кажется мне, что я не повзрослела в одночасье, а постарела. Просто одряхлела.
Потому что, физическая боль, она ведь не от предательства любимого, правда?
–
Удается лишь скривиться.
Вошедший следом Кир тут же устраивается на стуле у изголовья и вцепляется в мою руку.
Ребенок в ужасе и винит себя.
Напрасно.
Сжимаю ладонь и глажу его запястье большим пальцем.
Мой отважный котенок швыркает носом, но держится. И за меня, и вообще.
Прежний мир наш рухнул. Разбился. Раскололся вмиг.
Не собрать, не склеить.
Не вернуть.
Но мы вместе, значит, должны как-то справиться.
А сейчас наша задача: выждать и выжить.
Доктор подходит ближе, измеряет температуру, осматривает и мягко улыбается:
– Я ваш лечащий врач, Лусине Суреновна меня зовут. Сейчас девочки поставят капельницы, затем сходим на укол, а пока обсудим наш с вами план.
– Как украсть миллион?
– Как возродиться из пепла. Но ваш настрой мне нравится, – поощрительная улыбка этой спокойной и уверенной в себе женщины действует на меня, как хорошая доза успокоительного.
Мне тоже нравится. И настрой, и особенно то, что над головой я слышу хмык Кира.
– В целом ситуация хороша настолько, насколько это возможно. Сейчас перейдем к конкретике. Если опустить специфические термины и отправить юношу за едой для него и водой для вас, то наша задача на ближайшее время: очистить организм, не допустить воспаления или, не дай боже, инфекции. Прийти к «заводским настройкам» и спокойно выписаться под наблюдение вашего постоянного врача.
Посланный сын, ничуть не обидевшись, целует меня в лоб и исчезает за дверью со словами:
– Мам, я быстро. И это, я с тобой тут буду все время, пока не выпишемся.
Врач улыбается ему вслед:
– Ну, женщина вы еще молодая, сын вон какой отличный уже в наличии, так что, я уверена, с ситуацией мы справимся. Операция прошла успешно, сейчас проследим, как пойдет восстановление, прокапаемся, поколем витамины для поддержки. А денька через два-три можно домой.
Видимо, меня перекосило от мгновенной вспышки: мой милый дом, терраса, холл, гостиная…
– Ну, деточка, бывает, к сожалению, и так. Сейчас две недели полового покоя, потом посмотрим результаты гистологии и сможем планировать программу восстановления. А через полгода – год добро пожаловать становиться на учет.
Криво усмехнулась.
Это вряд ли.
Ребенок у меня
Мне всего произошедшего хватило за глаза и за уши. Теперь разгрести бы.
Смахнула слезы. Вот же, текут, а я не замечаю.
– Поплачь, пока мальчиков нет. Не все мужчины выносят женские слезы. Моей дочке очень психолог помог, когда они малыша потеряли. Зять, конечно, не пошел к специалисту, а она ходила, и вполне успешно. Сейчас, по крайней мере, у меня уже двое внуков, – Лусине Суреновна погладила меня по руке и, пообещав девочку с капельницей, удалилась.
В одиночестве я попыталась собрать пазл прошедших суток. Хорошо помнились все события до приезда скорой. А кое-что хотелось бы развидеть, но, увы.
Дальше шло фрагментами. А когда казалось, что какой-то кусочек вот-вот выплывет из мутного наркозного небытия, то обида, боль и слезы душили так, что ну бы его на фиг, это воспоминание.
Очень тихая и вежливая, но настороженная медсестра оперативно установила и подключила систему.
– Примерно на полчаса. Если что – зовите, – махнула на тревожную кнопку на стене и удалилась.
Не успела я устроиться так, чтобы хоть тело болело меньше, как с водой и едой явился Кирилл.
– Ты не волнуйся, я все узнал: тебе поесть можно будет через три часа. Лежи, пока капает, потом я тебя в процедурный отведу, – сын определил миски на столик, а сам устроился около меня.
Глядел такими несчастными глазами, что я и рада бы промолчать, но… он заслужил правду. Какой бы больной и страшной она мне ни казалась.
– Милый, ты же знаешь, что я тебя очень-очень сильно люблю?
Как Кирилл насторожился, ужас.
– И этот факт ничто не изменит. Ты мой самый любимый мальчик, мой сын.
Глаза блестят, зубы сцепил, сопит.
Мое сокровище.
Больно. Как же больно…
– Но ты ведь взрослый и умный? Ты же понимаешь, что я больше никогда не смогу быть и жить рядом с твоим отцом? Не после того, что он сделал?
Кивает, а в глазах паника.
– Когда я выйду отсюда, мне нужно будет найти квартиру, закрыть больничный и уволиться с работы…
– Не надо, – ох, а чего так мрачно-то?
Кир взял в ладони мою свободную от системы руку, сжал, согревая:
– Мам, я все решу. Отец отдал дом мне, тебе будет платить типа алименты на меня. Ты можешь не увольняться, деньги будут.
Как быстро повзрослел мой малыш.
Одна мать лишила его нормального детства, а вторая, самопровозглашенная – юности.
– Прости, милый. Ты не должен был окунаться во все это взрослое дерьмо. Прости, мой хороший.
Кир опять свалился со стула на пол и приблизил лицо к моему:
– Мам, я виноват, не ты. Твоей вины в том, что ты настоящая, искренняя, честная и доверчивая – нет. Ты лучшая, знаешь?