Измена. Яд твоей "любви"
Шрифт:
Это же по любви?
Вышло в итоге все же жестковато.
Ну, мне так показалось. Не с чем же сравнить.
Сначала Олег вымыл меня в душе с ароматным гелем, потом разрешил немного изучить его тело в процессе намыливания, а затем рыкнул:
– Достаточно, такие чистые, аж скрипим… – и быстро завернул меня в огромное полотенце, вынес в спальню и устроил на кровати.
А затем начал целовать. Долго, страстно, глубоко, очень горячо, попутно высвобождая из полотенца.
Я
– Да-да-да, девочка моя. Так, – хрипел в ухо, раздвигая коленом ноги, резко проходясь по внутренней поверхности бедра правой рукой.
Левой же приподнял мое лицо за подбородок и впился в губы, перед этим выдохнув:
– Какая горячая штучка.
Я потерялась в жарком мареве поцелуя и пришла в себя от внезапной боли: Олег, опершись на локоть, с силой сжал второй рукой мое бедро и резко дернул на себя.
Из глаз брызнули слезы, а еще я от неожиданности прокусила губу. Ему.
И этого испугалась еще больше.
– Ну, тише-тише… Все хорошо… теперь все будет в порядке, – облизнувшись, зашептал мне в ухо Олег, а потом устроился удобнее и стал тихонько двигаться.
Да, больше такой внезапной, резкой боли не было, осталась только ноющая и тянущая.
Постаралась размеренно дышать и расслабиться сильнее, а когда это получилось, Олег поцеловал меня со словами:
– Умница. Вот так. Молодец.
И увеличил темп, прижимая меня крепче.
Стало больнее, поэтому я прикусила губу и зажмурилась сжимаясь.
Протяжное и глухое: «Да!», совпавшее с горячими каплями на моем животе и бедрах, слились с ощущением освобождения.
Выдохнула.
Олег фыркнул в макушку, поцеловал в лоб и хмыкнул:
– Опять надо тебя мыть.
А после мы лежали в постели, обнявшись, он гладил мою спину и иногда целовал в висок.
– Все хорошо, Нонна. Ты моя. Теперь все будет хорошо, – под этот мерный, убаюкивающий шепот я тихо провалилась во тьму.
Выплывая из которой сразу поняла, что не будет.
Ничего хорошо не будет.
Потому что мне больно.
Везде больно.
Очень-очень.
И страшно.
Глава 22: «Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно»
«Топ-топ топает малыш
С мамой по дорожке, милый стриж
Маленькие ножки не спешат,
Только, знай, себе твердят:
Топ-топ очень не легки
В неизвестность первые шаги,
А в саду дорожка так длинна
Прямо к небу тянется она!»
Алексей Ольгин «Топ-топ»
Вздохнуть получилось
Что случилось?
Где я?
Что происходит?
Хриплый выдох мой совпал с тревожным:
– Мам, мам!
Страх за сына выдернул меня в реальность почти мгновенно. Плевать, что там такое вдруг болит. Что с моим мальчиком?
– Кир, – каркнула, распахивая глаза.
На мгновение ослепла от белизны стен и потолка. Ну, и от холодного света люминесцентных ламп.
Больница.
Авария?
– Мам, я здесь. Я в порядке. Как ты? Пить хочешь? – под нервный стрекот сына, окружающая действительность начала обретать четкость очертаний.
Одиночная безликая палата, все сверкает чистотой. И мой ребенок, как воплощение ужаса и отчаяния: взлохмаченная макушка, болезненно горящие глаза, бледный, в мятой футболке и вид весь такой – обнять и плакать.
Что я и делаю, потянув его к себе за руку.
Сын падает на колени у постели, утыкается лицом в плечо и хрипит без остановки:
– Прости – прости – прости! Мам, прости, пожалуйста… я не хотел! Прости!
Ну, руки мои вроде как шевелятся, поэтому свободной глажу по волосам, плечам и спине – уж докуда достаю.
– Тише, милый. Все нормально. Разберемся. Тише, мой хороший. Ч-ш-ш…
И тут он начинает рыдать, а я – впадать в панику.
Мой стойкий, закаленный жизненными невзгодами мальчик плачет? Да что случилось-то?
К счастью, сын берет себя в руки и поднимает на меня красные, блестящие глаза:
– Мне так жаль. Я так виноват. Мамочка, пожалуйста! Прости!
Выдыхаю долго, с определенным дискомфортом, но что уж.
– Мой хороший. Успокойся. Мы с тобой всегда со всем справлялись…
– Да, но сейчас…
– И сейчас. Ты со мной, значит, мы справимся.
– Всегда. Прости, я не хотел, чтобы так вышло, – в глазах Кирилла плещутся боль и обида.
И благодаря им я вспоминаю.
Море. Отпуск. Сюрприз.
Радость. Счастье.
Самолет.
Надежду. Изумление. Боль.
Страх. Ужас.
Темноту.
Я вспоминаю все.
Удивительно устроена человеческая память, правда.
Иногда она отказывается хранить важные, но обычные вещи, знания, данные.
А порой и хотел бы забыть, а не забудется.
Льющийся в огромные французские окна солнечный свет, бликующий на полированной мебели. Большое уютное пространство гостиной.
Мой любимый кремовый диван с вышитыми шелком подушечками.
И мой герой. Мой любимый. Единственный.
Не один.