Измена

Джонс Джулия

— Задумано? — повторил Джек, вспыхнув от гнева. — Значит, вы с Ровасом заранее договорились, как сделать из меня наемного убийцу?

— Нет, все не так. — Крупные слезы катились у Тариссы по щекам.

Джек, сжав в руке нож, встал.

— Мне теперь все равно. Скажи только, что случилось с Мелли.

Тарисса вытерла глаза.

— Ее продали работорговцу по имени Фискель. Он увез ее на восток, в сторону Брена.

— Там он и намеревался ее продать?

— Не знаю. Он мог повернуть на юг, перевалив через горы.

— Больше тебе ничего не известно?

— Нет.

Джек

посмотрел в ее ореховые глаза. Он был уверен, что она сказала правду.

— Собери мне мешок на дорогу: еду, питье, одежду — ну, ты знаешь.

— Куда ты? — ужаснулась Тарисса. — Ты насквозь промок и весь в крови. Нельзя тебе идти.

— Можно, — рявкнул Джек, боясь уступить ей, и вышел за порог. Тарисса последовала за ним.

— Возьми меня с собой.

— Нет.

Она схватила его за руку.

— Ну пожалуйста, Джек! Пожалуйста! Я сожалею, что лгала тебе. Я не хотела причинять тебе боль. И хотела сказать тебе всю правду о Мелли в тот день у пруда.

— Поздно, Тарисса. — Он отнял у нее руку. — Иди в дом. И собирать мне ничего не надо.

Она упала на колени и вцепилась ему в штаны.

— Джек, не покидай меня. Умоляю, — тонким срывающимся голосом вскричала она. — Возьми меня с собой. Не могу я здесь оставаться. Я ненавижу Роваса.

— Хватит лгать, Тарисса. — Он отцепил ее руки. Искушение схватить ее в объятия было так велико, что ему пришлось повернуться к ней спиной.

— Пожалуйста, Джек, — она стояла коленями на мокрой земле, — прости меня, прости.

— Я больше никогда не смогу доверять тебе, Тарисса. Никогда. — Он проклял свой голос за то, что тот дрожит. Он не мог оглянуться — если бы он сделал это, Тарисса увидела бы слезы на его глазах. Не оборачиваясь, он зашагал прочь.

— Куда ты идешь? — испуганно спросила она.

— На восток, — ответил он тихо.

Ветер донес до него Тариссины рыдания. Он шагал не останавливаясь, уходя все дальше от женщины, которую любил.

XXX

В Брене стояло прекрасное утро. Дождь, донимавший город семь полных дней, наконец перестал, отмыв дочиста небо, улицы, дома и даже людей. Солнце сияло золотом, стало по-настоящему тепло, и ветер приносил аромат горных цветов. Женщины оделись смелее после долгой зимы и на ходу призывно покачивали бедрами. Мужчины глазели на них из окон, выпячивая грудь и насвистывая наподобие певчих птиц. В город у озера пришла весна — поздняя, как всегда, но оттого не менее желанная.

Госпожа Тугосумка велела служанке открыть ставни. Обычно она избегала свежего воздуха — от него крысиное масло испарялось быстрее, — однако весну надлежало встретить, как подобает женщине деловой и светской. Весной желания мужчин становятся неистовыми, и ничто так не притягивает их, как дом, полный девок.

На этой неделе она как раз взяла трех новых девушек — все пухленькие как на подбор, с животами, как круглые сыры, и бедрами, широкими, как маслобойка. Не красотки, конечно, ну да ничего: кривые зубы, несколько рябинок и желтый цвет лица можно спрятать, да никто на это и не смотрит. Плоская

задница куда хуже: мужчинам надо за что-то подержаться.

— Дорогая сестрица, — сказал кто-то сзади, — могу я внести одно скромное предложение?

Это была сестра госпожи Тугосумки — тетушка Грил. Две недели назад, как раз когда пропала Корселла, тетушка Грил приехала сюда из Королевств. Вид у нее был плачевный. Двух передних зубов недоставало, и левое запястье срослось криво. Казалось, будто она носит причудливый браслет из сломанных костей. Госпоже Тугосумке хотелось расспросить Грил о причине этих увечий и внезапного отъезда из Дувитта, но она побаивалась старшей сестры и тактично держала язык за зубами.

— Ну разумеется, сестрица, — ваши советы для меня ценнее тироанского золота.

— Пусть твои ленивые девки поднимут свои седалища и станут у окон. Сейчас они могут подцепить разве что простуду.

Госпожа Тугосумка кивнула — предложение сестры, как это ее ни раздражало, представлялось разумным. Она хлопнула в ладоши.

— Девушки, девушки! Ступайте к окнам и зазывайте всех мужчин, которые пойдут мимо.

— Да спустите платья пониже, чтобы видно было ваши сокровища, — резко добавила Грил.

Недовольные девицы, ворча, устроились у окон, бросая недобрые взгляды на тетушку Грил. Тугосумка уже заметила, что девушки недолюбливают ее сестру, но подчиняются ей беспрекословно.

— Могу ли я предложить тебе еще кое-что, сестра?

— Разумеется, дражайшая сестрица.

Грил тронула ее за локоть здоровой рукой.

— Нашему заведению нужна красавица.

— Неужели? — Тугосумка не уставала восхищаться сестрой, но чувствовала при этом некоторое недовольство: та, похоже, собиралась забрать все дело в свои руки. Всего за две недели она стала распоряжаться едой и напитками и верховодить прислугой — а теперь и девушек сама хочет подбирать?

— Да, милая сестра. Все последние девушки, принятые тобой, они, как бы это сказать... — Грил сморщила свой тонкий нос, словно молочник, вынюхивающий плесень. — Словом, уродки.

— Уродки? — вскипела Тугосумка. Грил сжала ей руку, как клещами.

— Тише, сестрица, я не хотела тебя обидеть. Да, они пухлы, как колбасы, и наверняка достались тебе задешево — но нам нужна красавица, только одна, но такая, чтобы слухи о ней пошли по всему городу. Мужчины, прослышав о ней, валом сюда повалят.

— Но одна девушка может обслужить только четверых за ночь.

— Вот то-то и оно! — Кривой палец Грил впился в мякоть сестриной руки. — Большинству гостей придется довольствоваться другими девушками.

— А если они просто уйдут?

— Никуда они не уйдут после пары стаканчиков моего дувиттского особого. — Грил улыбнулась, не разжимая губ, чтобы скрыть выбитые зубы. — Выпьют малость — и все женщины для них станут одинаковы. Задуем побольше свечей, заткнем трубу, чтобы дым шел в комнату, а напитки будем подавать покрепче. Они и руки-то свои не разглядят, не то что разницу между молодой кобылкой и старой клячей, — торжествовала Грил. — Весь секрет в том, сестрица, чтобы заманить их сюда.