Измена
Шрифт:
– Не обращайте внимания. Это беснуется одна из послушниц. Ее отдал в монастырь муж. Она не сумасшедшая, просто одержимая.
– А кто это?
– Амелия Паккат, урожденная Сордид. Может, вы слышали об этом гнусном роде?
Агнесс вздрогнула.
– Да, приходилось.
– Тогда вы понимаете, какие это отвратительные люди. Мне так жаль мать-настоятельницу, ей приходится терпеть эту наглую особу. Она говорит, это наш крест. Но лучше бы ее посадили в темницу, чем послали в наш монастырь.
Дикий вопль раздался снова. Послушница,
Не снимая одежды, упала на сундук, даже не бросив на него одеяло. Уснув, не слыхала ни диких воплей Амелии Паккат, ни звона колокола, призывающего на вечернюю трапезу. Не услышала она и как открываются и закрываются двери ее кельи.
Проснулась ранним утром от ужасающего голода. Желудок сводило резкими голодными спазмами. Когда же будет утренняя трапеза? А вдруг в этом монастыре ее вовсе нет? До вечера ей не дожить. Агнесс встала, постанывая от недоедания, и тут ее ноздрей достиг восхитительный запах свежеиспеченного хлеба. Она подошла к столу и увидела глубокую деревянную плошку, закрытую плошкой поменьше.
Открыв импровизированную крышку, увидела большой кусок хлеба, сыр, тушеные овощами с приправами. Рядом лежала некрашеная деревянная ложка и стояла небольшая, расписанная ромашками крынка с молоком. Догадавшись, что это принесла пожалевшая ее сестра Исобел, Агнесс пылко ее поблагодарила и принялась за еду.
Уже съев все, что было принесено, сообразила, что вначале нужно было вознести благодарственную молитву господу, и запоздало перекрестилась. Она отвыкла от молитв в обществе графа. Он никогда не утруждал себя подобной, как он говорил, ерундой.
После еды она так осоловела, что снова упала и уснула. Разбудила ее сестра Исобел.
– Вставайте, Агнесс! Уже прошла заутреня. Солнце высоко на небе. Вы не больны?
Агнесс встала. У нее ныло все тело от ушибов и порезов, но больной она себя не чувствовала.
– Все хорошо, только синяки с царапинами саднят.
Сестра Исобел заботливо предложила:
– Я дам вам целебную мазь. Мы делаем ее сами, по старинному рецепту. Она очень хорошо помогает от ушибов и ран. Может быть, вы хотите чего-то еще?
Агнесс отчаянно хотелось увидеть нескио, но в этом ей никто помочь не мог.
– Нет, все замечательно.
Исобел присела на край сундука и принялась подробно рассказывать о том, как ей плохо жилось в родном доме, и как она счастлива здесь.
– Мать-настоятельница принимает далеко не всех. Мне повезло, она позволила мне остаться. Я же из простолюдинов, мои родители в услужении у купца, и они не хотели пускать меня в монастырь. Но противиться матери-настоятельнице не посмели. Да и кто посмеет пойти против сестры наместника?
– Сестры наместника?
– Агнесс была поражена.
– Вы не знали?
– теперь уже удивилась
– Но это знают все.
– Я не знала. Я жила слишком далеко отсюда.
– Что ж, вам повезло. Мать-настоятельница просила меня позаботиться о вас. Обычно мы не опекаем тех, кто приходит к нам ненадолго. Но к вам она прониклась расположением. Я вам даже завидую. Мне так хочется услужить ей, но это так трудно! Нас так много, и все хотят вызвать ее благорасположение!
Выговорившись, сестра Исобел наконец-то ушла, а Агнесс осталась сидеть, как сидела. От потрясающей новости шумело в ушах. Она попала к той, кого любил граф и на которой хотел жениться! В замке об этом вслух не говорили, но старая ключница, покуда была жива, поведала ей по секрету немало семейных тайн рода Контрарио. Агнесс многое узнала из жизни графа, его родителей, и даже бабушек и дедушек.
Если б она знала, что мать-настоятельница монастыря Дейамор и есть утраченная любовь графа, пришла бы она сюда? И, тем более, рассказала бы правду о себе? Агнесс сомневалась. Она отвыкла доверять людям. Как часто граф безжалостно бил ее, ласково улыбаясь и говоря при этом приветливые слова!
Ей трудно верить в доброту и справедливость. Все ей кажутся предателями и изуверами. Ей дорог один-единственный человек, но его спокойствие и даже сама жизнь зависит от ее благоразумия. Значит, ей нужно сделать все, чтоб он о ней ничего не узнал. Вполне достаточно, если о нем будет помнить она. А она будет помнить. Каждый миг, проведенный рядом с ним, навсегда останется в ее памяти. И в сердце.
Глава четвертая. Разрыв
Карета мерно покачивалась из стороны в сторону, и нескио то погружался в неспокойную дремоту, то выныривал из нее. Спутники молчали, тяжко задумавшись, не нарушая угрюмой тишины.
Остановились на очередной подставе, поменять лошадей. Зашли на постоялый двор. Нескио равнодушно глядел вокруг, не понимая, что с ним. Все казалось мелким и ненужным. Ему был неприятен и лукавый лэрд, и изнеженный маркиз. И зачем он с ними связался? Жажда власти? Возжаждал королевской короны и чуть было не стал игрушкой в руках одного из самых злокозненных людей королевства. Если бы не помощь Агнесс, он превратился бы в покорного раба Контрарио.
Он с презрением посмотрел на Фугита. Тот стоял у входа в трапезную и с бессмысленным видом тянул из огромной деревянной кружки какое-то отвратительное пойло. Нескио поморщился. Несмотря на заклятье, Фугит своим привычкам не изменил. Он несколько раз хлопнул по пышному заду убирающую в зале служанку, и только тяжелый взгляд нескио удержал его от стремления уволочь ее в кусты. Но при имени графа он вытягивался струной, его остекленевшие глаза переставали моргать и он тупо заявлял, что граф лучший из людей.