Изменить нельзя простить
Шрифт:
— Что желаю, вы точно не хотите дать… — обтекаемо, но от этого не менее пошло уточнил Кирилл и встал со своего места. Прошёлся вдоль стола, задевая бедром спинки кресел. Его пальцы отбивали только ему понятный ритм. Дойдя до меня, он оперся задницей о стол и сложил руки на груди.
— Уверены? — я подняла на него глаза и приоткрыла рот. Черт с ним. Мне нужно, чтобы эта золотоносная гусыня осталась в компании и принесла много денег за свою рекламу. Я готова поиграть в флирт. Наверно.
Под ложечкой неприятно засосало,
Черт. Почему шеф даже не намекнул в разговоре, что мне надлежит делать. Вцепиться в Бестужева или раскручивать его на длительное сотрудничество.
— Вы меня в этом убедили, — оскалился Кирилл, задержав внимание на моих губах. Сглотнул. Кадык дёрнулся. А вена на виске набухла.
Мы смотрели друг на друга как два голодных зверя, только мне надо было грохнуть соперника, а Кириллу — трахнуть.
Чёрт! Черт!
Двадцать два миллиона!
Откуда и что это вообще за цифры.
Почему? Что сделал Андрей такого, что появились эти суммы?
Как мне их покрыть. Я же церковная мышь.
Я загнала панику глубоко внутрь и медленно, с наслаждением, ещё раз прошлась языком по своим губам. Кирилл приподнял бровь и рявкнул на весь конференц-зал:
— Все вышли.
Шеф начал возмущаться, но Кирилл не сводил с меня взгляд, только взмахнул рукой. Я сглотнула вязкую слюну и, дождавшись, когда в кабинете останемся мы одни, встала и скинула с себя пиджак. Даже не оглянулась, куда попала: на кресло или пол. Прошла к доске и подхватила маркер.
— Какие цифры вы хотите видеть в конце кампании? — спросила я, стоя спиной к Кириллу и начиная чертить схему работы. Тяжёлое дыхание коснулось шеи, задев тонкие волоски. Я прикрыла глаза и призвала себя успокоиться.
Сумма неподъёмная.
А у меня нет работы.
Терпи, Ева.
Сильная, грузная энергетика Кирилла обволакивала как топкое болото. Я пыталась вдохнуть, но чувствовала только пряный мускусный мужской аромат. Ладони легли мне на талию и резко развернули. Я уперлась ладонью в грудь Бестужева, замечая, как трясутся мои руки.
Горячий шепот.
— На своём конце я хочу видеть тебя голую…
Замутило отчётливо и сильно. Я отшагнула, стараясь выдержать между собой и Кириллом расстояние хотя бы в метр.
— Увы… — онемевшим языком произнесла я. — Девочкой по вызову не работаю.
Кирилл шагнул ко мне резко. Не дал возможности отстраниться. Сдавил одной рукой талию, а второй больно схватил за задницу. Аромат зверя, сильного, властного мужчины ударил по нервам, и я только ожесточенней старалась вырваться. А жесткие губы в миллиметрах от моих проронили:
— А три недели назад в клубе, прыгая на мне, ты была более сговорчивой.
Фейерверк паники, отчаяния прошёлся ледяной волной внутри тела. Я дёрнулась, как последняя
Я обошла Кирилла, подхватила сумочку и пиджак и ударила ладонью в дверь конференц-зала. Подскочил шеф. Начал что-то спрашивать, но я бежала по коридору, не разбирая дороги.
— Немедленно вернись и сделай свою работу, — рявкнул шеф, но я лишь крикнула зло:
— Я вам не цирковая обезьянка, по первому слову исполняющая команды.
Это был конец.
Бесповоротный.
Двери офиса остались за спиной. Я села в машину и ударила по рулю несколько раз, срываясь на страшный крик. Дёрнулась к бардачку и вытащила блистер с успокоительным. Выковыряла три штуки и не запивая проглотила.
Внутри все тряслось, как будто я с большого похмелья, а перед глазами вспышками прыгали разноцветные круги. Я ударила по газам. Машина взвизгнула шинами. Я вылетела на проспект, нарушая почти все правила.
Черт, черт, черт.
В горле клокотало. Глаза горели.
Раз за разом я набирала мудака Андрея, который, словно чувствуя мое состояние, вообще отключил телефон.
Я не знаю, что делать!
Я не знаю!
Я в ловушке.
Я в клетке, из которой не было выхода. Последняя надежда на работу исчезла вместе со словами Бестужева.
Я припарковалась возле дома Ляли. Влетела в квартиру, на ходу стягивая с себя офисный костюм. Выбрасывая в сторону туфли. Я расстёгивала на груди блузку, почти вырывая пуговицы с мясом.
Ляли дома не было.
Истерично, словно от любого бездействия я сломаюсь, стала открывать кухонные ящики и сгружать в раковину посуду. Выдавила на губку средство и терла тарелки с таким остервенением, словно представляла на их месте Андрея. Нервозность набирала обороты, и через пару часов я ползала по полу в одном лифчике и трусах и оттирала прожилки на ламинате зубной щёткой. Внутри словно поднимался ураган, и если я всю его мощь не выплесну, меня разорвёт на части.
Руки дрожали. В голове что-то громко стучало. Я приваливалась спиной к стене и слышала аромат моющего средства. Стерильности. Чистоты.
К пяти вечера головная боль стала невозможной, а звонки Андрею не принесли никакого результата. Я выставила в ванной все баночки по высоте и сдалась. Вытряхнула из сумки обезболивающее и проглотила две таблетки.
Сердце так сильно стучало в рёбра, словно вот-вот выпрыгнет и пойдёт в путешествие без меня.
Я обработала руки хлоркой. До скрипа, до обожженной кожи.
Мне было страшно, больно, отравительно.
Я была грязной изнутри и снаружи.
И все равно не знала, что делать.