Изменщик
Шрифт:
К сожалению, это и близко не было похоже на бабочек и фейерверки, которые взрывались у меня в голове все пятнадцать лет от поцелуев моего мужа. Такие эмоции должны были протухнуть со временем, превратиться из страсти в спокойную привычку, но все же с самого первого дня с Мишей, когда он меня касался — я превращалась в водопад. У меня подкашивались ноги, сбивалось дыхание, и ему совсем ничего не надо было со мной делать, чтобы заполучить меня.
Если бы не это, я бы продержалась до свадьбы, но мы помним, что свадьба была уже во время беременности… Честно
И к нему я больше уже не испытывала их. Меня тошнило при мысли о поцелуях с Мишей.
Как можно было так все испортить…
Я так расстроилась, что заплакала прямо во время поцелуя. Но Дима не успел этого заметить. Оторвавшись от моих губ, он еще немного постоял, качая меня в объятиях и утыкаясь лицом в волосы.
А потом отошел к столу и выдвинул нижний ящик.
Вернулся он с аккуратной бархатной коробочкой и тут до меня дошло, что происходит.
Я ахнула и закрыла ладонями лицо, как в роликах с публичными предложениями.
Дима встал на одно колено, поддернув брюки, посмотрел на меня и раскрыл коробочку.
Там сияло огромным камнем золотое кольцо.
— Лен… Ты сейчас, наверное, очень удивлена, — сказал он странно сжатым голосом. — Но это не спонтанное решение и не дурость, как может показаться. Понимаешь, я люблю тебя с самой первой нашей встречи.
Я почти оглохла, в ушах у меня звенело, а ноги подкашивались, пока он рассказывал, как впервые увидел меня, подробно описывал, как я была одета, и как я ему тогда понравилась. С первого взгляда. И как всегда, каждый день он мечтал меня увидеть, но был таким робким, что не решался признаться в своих чувствах.
Это все звучало как бред, как пересказ какого-то дурацкого кино, но настоящий красивый мужчина стоял передо мной на одном колене с кольцом и всерьез говорил, что любит меня всю жизнь.
— Я давно привык к тому, что никогда не влюблюсь ни в кого другого, — говорил он. — Но когда ты оказалась в моей школе, я понял, что сама судьба привела тебя ко мне. И то, что ты разводишься — знак. И для тебя, и для меня. Лен, выходи за меня замуж. Я сумею тебя защитить от всего на свете, даже от бывшего мужа. Я приму твоих детей и никогда не сделаю тебе ничего плохого.
— Это… — у меня пересохло во рту. Детей! Я едва не потеряла даже Алису, как мне вернуть себе Ванечку? — Это слишком неожиданно и серьезно, Дим.
— Я понимаю, что ты можешь меня пока не любить, — сказал он спокойно, взял мою руку и больше ни о чем не спрашивая, надел на нее кольцо из коробочки. Пришедшееся абсолютно по размеру. — Но моей любви хватит на нас двоих. А потом ты обязательно полюбишь, я верю в это. А я дождусь.
— Я… подумаю… — едва сумела выговорить я.
— Это лучшее, что я мог услышать, — просиял Ореховский, встал с колен и заключил меня в объятия. — Спасибо тебе.
Успех
После
— Зачем тебе работать? Ты будешь моей женой!
— Эээээ! Нет! — Воспротивилась я немедленно. — Женой я уже была, и к чему это меня привело! Я хочу работать и иметь свои собственные деньги, Дим.
— Зачем? Я же хороший человек, ты меня со школы знаешь! — Он был почти оскорблен.
— Знаешь, Дим, Миша тоже пятнадцать лет был хорошим человеком, — устало проговорила я. — Но видишь чем все обернулось? Я лучше пока приторможу…
Хоть квартиру свою я больше не чувствовала безопасным местом, переезжать мне казалось еще опаснее. Да, Миша, единственная любовь моя, как ты меня перекорежил всю, что я обжегшись на молоке теперь дую на воду!
Как ни пытался Ореховский обижаться, я была тверда, и он вздохнув, все-таки пошел отводить меня в тот класс, где ждали учительницу. Способностей к преподаванию у меня было немного, но Ваньку я одна выучила всему так, что ему предложили вместо первого пойти сразу в третий класс. Я отказалась. Способностей у моего сына не было, и слава богу, а вот научиться дружить ему не помешало бы.
Я вздохнула тайком, скучая по сыну. Он еще мальчишка. Ему всего четырнадцать, конечно, в этом возрасте ему кажется важнее уважение отца, его деньги, удобства и комфорт богатой жизни и то, чем можно хвастаться перед друзьями.
Но он обязательно повзрослеет и поймет, что произошло. И моя задача как матери — не дать ему в этот момент погрузиться в чувство вины, простить его жестокий поступок. Если бы нас судили по детским делам, кто был бы безгрешен? Недаром совершеннолетними признаются только с восемнадцати. Вот если он и в восемнадцать будет предпочитать своего отца, тогда я пойму, что была плохой матерью.
Мне дали пятиклашек, которые уже знали азы английского и подбирались к самому сложному — к временам, на которых обычно и резались те, у кого не было хорошей практики в среде. Но у меня был один секрет, который мне рассказала американка Зои, обучавшая нас в институте языку.
Хоть пятиклашки и не подошли еще к этой теме — я спела им песенку и нарисовала рисунок, который помогает лучше разобраться в сложностях времен. Песенка им понравилась, и они горланили ее потом весь день напролет.
Со следующей группой я повторила тот же фокус, и весь день у меня было хорошее настроение — сделала доброе дело и даже не запыхалась.
В кабинет к Диме, забирать Алису, я пришла с улыбкой.
— Может быть, мы все втроем пойдем погуляем? — Предложил он. — Поедим мороженого, покатаемся на каруселях в парке? Алис, хочешь?
— Нет, — возразила я, увидев загоревшиеся глаза дочери. — Алиса хочет сделать уроки и поесть супа.
А сама подмигнула дочери. Она задумалась, а потом вся засияла.