Изнанка желаний
Шрифт:
— Пара моментов, прежде чем я уйду. Во-первых, если снова замечу, что ты охотишься на моей территории — прибью. Во-вторых, если начнёшь трепать языком в Фасаде, рассказывая кому ни попадя о новых силах… потащишься на телевидение, запилишь блог о том, что научилась магии, запишешь ролики… тебя найдут. И будут убивать — долго, очень долго. Если же проговорится кукла, которой ты доверила тайну Изнанки, то прикончат и её. Вместе со всеми родственниками, друзьями и знакомыми. Просто на всякий случай. Ничего личного. Это ведь секрет не только девочек-волшебниц. А тех, кто
Она подмигнула — легкомысленный жест не вязался с угрозой, которой сочились её слова.
А куклами, похоже, звали обычных людей. Не владеющих магией.
— Боже ж ты мой… Да поняла я уже, что в полной заднице! Незачем нагнетать!
— А вот это ты брось, — посерьёзнела Рита.
— Что именно? Уныние?
— Не мели чепухи. Ты крещёная?
Когда-то давно, в другой жизни, бабка притащила меня в церковь, где под песнопения меня сунули головой в купель. Это не сделало меня истинной верующей. Однако на шею мне нацепили крестик, который я исправно носила ради бабки — уж очень она расстраивалась, если я снимала его. После её смерти крестик я стащила, и он тут же куда-то завалился. Но, наверное, в вопросах религии эти подробности значения не имели.
Я кивнула.
— Больше нет. Всё, уехал поезд. Выбралась ты из-под юрисдикции Христа, с чем тебя и поздравляю.
Для того, кто поздравлял, звучала Рита подозрительно грустно.
— Э-э-э… Бог что, существует?
— Много кто существует. Но для тебя это больше не имеет значения. Для тебя, для меня, для всех волшебниц. Нам обеспечено восхитительное ничто. Пустота. Атеистический идеал в сугубо, мать его, теистическом[1] мире.
[1] Теизм (др, — греч. — бог) — в широком смысле теизм — вера в существование бога или богов; в узком смысле теизм — религиозно-философское мировоззрение, утверждающее: монотеистический Бог существует; он создал мир, и он продолжает в нём свою активность.
— В каком это смысле?
Девушка не ответила. Передёрнула плечами и сказала:
— Колечко не потеряй. Оно для тебя — всё.
Затем перехватила Бехемота за шкирку и преувеличенно жизнерадостным тоном обратилась к нему:
— А с тобой мы обстоятельно побеседуем. Расскажешь мне, как примусы починять.
— Как же меня тошнит от этого сравнения…
— Если тошнит, значит, ты жив! Чего ж ещё желать? М?.. И не отворачивай морду, когда я с тобой разговариваю! Ты мне обстоятельно доложишь, где нашёл брешь в защите базы миритриток.
— Они её наверняка заделали…
— Судить об этом буду я, — встряхнула Бехемота девушка, и с её запястья на демона посыпались искры.
Он жалобно замяукал, а волшебница захихикала.
А я тем временем старалась переварить новость о том, что христиане поклонялись реально существующему богу. Идею того, что у меня больше нет ни рая, ни ада, а только чёрное-пречёрное ничто, я задвинула в дальний ящик.
Уж больно страшной она казалась. Когда знаешь наверняка, что после смерти ничего не будет, мир начинает видеться иначе. Даже отъявленные атеисты лишь предполагали. Но у девочек-волшебниц, как я подозревала, компетенция в трансцедентальных вопросах повыше.
Риту мой наклёвывавшийся экзистенциальный кризис не волновал. Она зашагала к тротуару, словно начисто позабыв обо мне.
— Погоди!
Девушка обернулась, обожгла меня гримаской нетерпения.
— Чего тебе ещё?
— Ты отпустишь его?
— Кого?
— Бехемота. Отпустишь его после того, как выжмешь из него всё нужное?
— Наверное. Если он будет умным мальчиком и не разозлит меня.
Я скрипнула зубами.
— Но он демон. Зло. Он хотел сожрать меня. Разве волшебницы не призываются для того, чтобы бороться со злом?
Критический взор Риты ощупал изрядно струхнувшего кота.
— Ну, он милый, — заключила она, — Пушистый. И блох нет, они на демонах не водятся. А что до зла… Бехемот — это просто мелочь. Порой раздражающая, однако, в сущности, безобидная. Если доживёшь до того, чтобы увидеть Гнездо, поймёшь, какой он лапочка. Миритритки бы его убили, а я не вижу в нём вреда для себя и для кукол. Их он не кушает. Да, Бехемотик? Ты кушаешь только дурочек, захотевших лёгкой силы?
Вот я и дожила до момента, когда девочка-волшебница, сюсюкающая с опасным демоном, не пробудила во мне удивления. Лишь злость на Риту. Ничего, сочтёмся ещё. И за то, как она со мной обошлась, и за милосердие к всяким тварям. Освоюсь немного, и мы поговорим уже на моих условиях.
А расслабившегося Бехемота подпалил вихрь пламени. Он забился в объятиях Риты, которая огонь игнорировала напрочь.
— Ты ведь, мразь такая, не будешь больше воровать печати? Да? Не будешь?
— Не-е-ет! — заверещал демон. Он корчился в судорогах.
— Славненько.
Сложно передать, что я чувствовала, глядя на его мучения.
Удовлетворение от того, что мой обидчик пострадал. Серьёзную опаску из-за садистских наклонностей Риты, приправленных отчётливой пироманией. Сочувствие к страданиям живого существа.
Последнее было излишним. Или нет? Должны ли девочки-волшебницы прощать?
А Рита, закончив с пыткой, вытряхнула кота как коврик, отчего на асфальт посыпался пепел от сожжённой шерсти. Видок у Бехемота был преотвратный. Проплешины и язвенные ожоги его совсем не красили.
Огненная волшебница убедилась, что демон выжил, и ускакала за угол многоэтажки. Я осталась одна.
И вспомнила, что не спросила девчушку, как выбраться из безлюдной реальности, в которую меня перенёс Бехемот.
Тут бы обругать себя, но я устала. Устала думать. Устала от новых впечатлений.
И потому поплелась в сторону дома. Пусть квартире каюк, лучше быть в знакомых руинах, чем посреди улицы.
Нашлось ещё одно отличие Изнанки от Фасада. Кое-где — на газонах, среди деревьев, под фонарными столбами — росли длинные, похожие на водоросли растения с полупрозрачными листьями и стеблями. В них клубился сероватый дымок. Я стала обходить поросль, когда заметила, что она тянется ко мне.
Стены домов пятнали уродливые кляксы призрачного мха.