Изнанка
Шрифт:
Ольга взяла лакированного лебедя, вырезанного с филигранной точностью. Погладила пальчиком изящный изгиб крыла. И посмотрела на Рысцова поверх очков в тонкой золотой оправе:
– Симпатичный.
– Я нашел его в доме, откуда кто-то украл тело Всеволода. Помнишь, я рассказывал? Там что-то упорно искали, даже всю золу из печки выгребли...
Ольга возвратила фигурку и обняла его за шею:
– Помнишь, как мы первый раз поцеловались?
– Да... – рассеянно ответил Валера. – Да, конечно...
– Повторим?..
– Оль,
– Ты устал... – тихо произнесла Панкратова, пропустив сквозь пальчики его шевелюру. – Ты просто устал.
– Я наверняка знаю, что этот лебедь как-то связан с моим прошлым. Но не помню, где мог его видеть... Это не конец, Оля. Это еще не конец... Я... как будто... падаю...
Ольга слегка отстранила Рысцова и отступила на пару шагов. Сняла очки и принялась усердно протирать линзы краешком майки. Она каждый раз так поступала, когда не знала, что ответить. И каждый раз это получалось до дрожи внезапно. Взгляд сразу делался беззащитным, испуганным, хотелось прижать ее к себе навсегда, стиснув эти маленькие покатые плечи, зарывшись в густые волосы.
– Где-то есть нестыковка, – прошептал Валера и приложил искалеченные руки к своему вспыхнувшему, словно невесомая береста, лицу.
Скалы плакали.
Кадр двадцать пятый
Темные грани снов
В том черно-сером мраке ночи, когда остаются только самые мягкие полутона, иногда можно не узнать женщину, что лежит рядом с тобой. Если долго вглядываться в профиль ее лица, то поймаешь себя на мысли: а ведь она так похожа на предыдущую, с которой провел всего-навсего несколько неистовых часов. Или на ту, что была любима четверть века назад, черты которой, думал ты, уже безвозвратно стерлись... А коварная память всколыхнет свои крылья, обдав сердце легким морозным сквознячком. Память домыслит за тебя.
– Сти?.. – прошептал Валера, всматриваясь в точеный абрис лица.
Дыхание все еще не выровнялось после резкого пробуждения. «Боже мой, какой бред...» – с облегчением подумал он, когда наконец пришло понимание, что вокруг – стены номера в маленькой майкопской гостинице.
– Кто это?
Рысцов вздрогнул. Оказывается, Ольга не спала.
– В каком смысле?
– Сти – кто это?
– Мне показалось... Извини.
– Да ничего. Только я не понимаю – что такое «Сти»?
– Кристина, – выцедил Валера. – Перестань, пожалуйста. Не начинай.
– Какая Кристина?.. У тебя новая знакомая на работе?
Если бы в ее тоне прозвучал хоть герц издевки, он бы сорвался, но вопрос не претендовал на риторику и сарказм. Он был искренен.
До жути.
Рысцов сел, отодвинув ногами скомканное одеяло. Протянул руку и, нащупав тесемку бра, дернул ее.
Конус света ослепил, выхватив очертания
Это был не гостиничный номер...
Глаза постепенно привыкали к яркости освещения. Валера инстинктивно попятился к краю громадного двуспального ложа, подмечая подробности интерьера: старинный буфет, рабочее место с компьютером и беспорядочно наваленными стопками дисков, какие-то незнакомые статуэтки и вазочки с засохшими листьями магнолии на полочках этажерки, разнокалиберные корешки книг, стопка выглаженного белья на явно продавленном кресле, выключенный напольный вентилятор...
– Это... как? – только и смог выдавить он из себя, прежде чем свалиться на пол с кровати.
– Опять... – послышался тихий Ольгин вздох. – Как надоело все. Если бы только кто-нибудь знал, как надоело...
– Что надоело?! – Рысцов вскочил на ноги, бешено озираясь. – Как я сюда попал? Что это за квартира?!
– Это твоя квартира, – ровным голосом ответила Ольга, поправляя воротничок ночной рубашки.
– Что-о... – Он даже задохнулся от ее спокойного вранья. От собственной беспомощности. – Как... Сколько... времени я здесь нахожусь?
– Четвертый год.
Рысцов решил не обращать внимания на эту ахинею. Наверное, Оля сошла с ума. Или он сам свихнулся... Нужно выяснить, найти хоть какую-то зацепку.
– Когда мы уехали из Майкопа?
– Мы никогда не были ни в каком Майкопе, – все так же смирно ответила Ольга. – Я даже с трудом представляю, где находится этот город. В районе Черного моря, наверное...
– Ты что вытворяешь?.. – Валера угрожающе взмахнул руками и резко остановил движение.
Шрамов не было. Он повертел кисти, осмотрел их со всех сторон – ни одного следа от страшных порезов стеклом...
Рысцов чувствовал, как клещи безумия стискивают его голову. Сердце готово было разорвать грудную клетку, мысли растекались стеариновой кляксой.
– Что со мной происходит?! – заорал он, пятясь в угол.
Грани предметов подернулись и слегка сместились; сквозь пелену ужаса и отчаяния Валера увидел, как приоткрылась дверь и колючий «бобрик» Сережки протиснулся внутрь комнаты. Пацан хмуро сощурился и сиплым со сна голосом сказал:
– Чего вы тут расшумелись?.. Некоторым завтра в школу, между прочим...
После этого он недовольно фыркнул и прикрыл за собой дверь.
Валеру било крупной дрожью.
Он подошел к буфету и открыл правый верхний ящик, где лежали все основные документы... В голове взорвалась мысль: «Откуда ему известно, где находятся документы?!» Перебирая корочки, дипломы и заламинированные бумажки, Рысцов пытался ухватить и понять ощущение двойственности, которое присутствовало в его видении окружающего, – все было чужое, но стоило об этом на миг забыть, как руки сами находили то, что нужно, как будто делали это раньше. Не раз делали...