Изобретение прав человека: история
Шрифт:
В эпистолярном романе нет одной-единственной авторской позиции, находящейся вне или над действием (как в появившемся позднее в XIX веке реалистическом романе); авторской позицией являются точки зрения персонажей, выраженные в их письмах. «Редакторы» писем, как называли себя Ричардсон и Руссо, создавали отчетливое ощущение реальности именно потому, что за обменом письмами их авторство не было столь очевидно. Благодаря этому усиливался эффект отождествления с персонажами, как если бы они были реальными, а не вымышленными. О таком эффекте восприятия, порождаемом эпистолярным романом, писали многие современники: некоторые с радостью и удивлением, другие с беспокойством и даже раздражением.
Выход в свет произведений Ричардсона и Руссо каждый раз вызывал немедленную реакцию – и не только на родине, где они печатались в оригинале. Французский аноним, который, как теперь установлено, был лицом духовным, в 1742 году напечатал сорокадвухстраничное письмо, в котором подробно описывал «горячий» прием, оказанный французскому переводу «Памелы»: «Нет ни одного дома, где не читали бы „Памелу“». Заявляя о многих недостатках книги, он тем не менее признавался: «Я проглотил ее». (Манеру чтения этих романов впоследствии будут часто сравнивать с «поглощением».) Он описывает сопротивление Памелы притязаниям мистера Б., ее хозяина, так, будто они люди из плоти и крови, а не вымышленные персонажи. И незаметно сюжет захватывает его. Он трясется от страха, когда
26
[abbe Marquet.] Lettre sur Pamela. London, 1742. P. 3, 4.
Состоящий из букв и знаков препинания роман смог вызвать такой поразительный психологический эффект, потому что его повествовательная форма способствовала развитию «персонажа», то есть личности, обладающей внутренним «я». Например, в одном из первых писем «Памелы» наша героиня рассказывает матери, как хозяин пытался соблазнить ее:
…и он поцеловал меня два или три раза с пугающим пылом. Наконец я вырвалась от него и хотела выбежать из летнего домика, но он удержал меня и закрыл дверь.
Я не дала бы за свою жизнь и ломаного гроша. А он сказал:
– Я не сделаю тебе ничего плохого, Памела; не бойся меня.
Я сказала:
– Я хочу уйти.
– Хочешь уйти, кокетка! Ты знаешь, с кем говоришь?
Меня покинули последние крупицы страха и уважения:
– Да, и очень хочу, сэр! И мне позволительно забыть, что я служанка, ежели вы забыли, что подобает господину.
Я прегорько плакала и рыдала.
– Ну что ты за глупая девчонка! – сказал он. – Разве я сделал тебе что-нибудь дурное?
– Да, сэр, – сказала я, – вы сделали худшее, что только могли: из-за вас я научилась забывать свое место, забывать, что мне подобает; вы унизились до вольностей с бедной служанкой и сократили расстояние, которое по милости фортуны лежит между нами.
Мы читаем письмо вместе с матерью. Между нами и Памелой никого и ничего нет: ни рассказчика, ни кавычек. Мы не можем не отождествлять себя с Памелой и не переживать вместе с ней возможное стирание социальной дистанции, а также угрозу ее самообладанию [27] (ил. 2).
Несмотря на то что эта сцена, разыгранная для матери Памелы в письме, во многом театральна, она отличается от театральной пьесы тем, что Памела очень подробно описывает свои душевные переживания. Намного позже, когда ее план на спасение провалится, героиня посвятит не одну страницу намерению покончить с собой. Пьеса, напротив, не могла бы надолго останавливаться на развитии внутреннего «я», о котором обычно приходится делать выводы на основании действий или реплик героя. В романе, объемом в несколько сотен страниц, различные стороны персонажа раскрываются постепенно и, более того, с позиции внутреннего «я». Читатель не просто следит за действиями Памелы, каждое новое письмо делает его непосредственным участником созревания ее личности. Читатель попутно становится Памелой, даже воображая себя ее другом и внешним наблюдателем.
27
Я сохранила оригинальную пунктуацию. Pamela: or, Virtue Rewarded. In a Series of Familiar Letters from a Beautiful Young Damsel to her Parents: In four volumes. The six edition; corrected by the late Mr. Sam. Richardson. London: William Otridge, 1772. Vol. 1. P. 22–23. Цит. по: Памела. Шельмела: Бестселлеры XVIII века: в 2 ч. Ч. 1. СПб.: Дмитрий Буланин, 2013. С. 93.
Ил. 2. Мистер Б. читает одно из писем Памелы к родителям. В одной из первых сцен романа мистер Б. врывается к Памеле и требует показать ему письмо, которое она пишет. Письмо – это ее способ быть автономной. Художники и издатели не могли удержаться от визуального изображения ключевых сцен. Гравюра голландского художника Яна Пунта появилась в первом французском переводе, опубликованном в Амстердаме
Как только в 1741 году стало известно, что «Памела» принадлежит перу Ричардсона (он издал книгу анонимно), писатель начал получать письма, как правило, от восторженных читателей. Друг писателя Арон Хилл объявил его героиню «воплощением веры, благовоспитанности, рассудительности, добродушия, ума, фантазии, возвышенных помыслов и нравственности». Ричардсон отправил экземпляр романа дочерям А. Хилла в начале декабря 1740 года, и ответ Хилла последовал незамедлительно: «С тех пор как книга попала мне в руки, я только и делаю, что читаю ее всем вокруг и слышу, как другие читают ее мне. И я уверен, что не смогу заняться другими вещами еще бог знает сколько времени… она захватывает воображение. Каждая страница околдовывает, но это магия страсти и смысла». Книга пленила читателей. Нарратив – переписка – неожиданно выбил их из колеи и заставил погрузиться в новую череду переживаний [28] .
28
Письмо Арона Хилла Сэмюэлю Ричардсону от 17 декабря 1740 года. Хилл умоляет Ричардсона открыть имя автора, несомненно, догадываясь, что им является сам Ричардсон. См.: Barbauld A. L. (Ed.) The Correspondence of Samuel Richardson, Author of Pamela, Clarissa, and Sir Charles Grandison. Selected from the Original Manuscripts… 6 vols. London: Richard Phillips, 1804. Vol. I. P. 54–55.
Хилл с дочерями были не единственными, кого постигла такая участь. Повальное увлечение «Памелой» вскоре охватило всю Англию. Сообщалось, что в одной деревне жители принялись звонить в церковные колокола, стоило им узнать, что мистер Б. наконец-то женился на Памеле. Второе издание появилось уже в январе 1741 года (при том что первое увидело свет 6 ноября 1740 года), третье – в марте, четвертое – в мае и, наконец, пятое – в сентябре. За это время успели появиться пародии, развернутые критические отзывы и литературные подделки. В последующие годы к ним добавились многочисленные театральные постановки, картины и гравюры с изображением главных сцен романа. В 1744 году французский перевод книги попал в папский Индекс запрещенных книг, в котором в скором времени наряду с другими произведениями эпохи Просвещения оказалась и «Юлия» Руссо. Не все, подобно Хиллу, видели в этих романах «воплощение веры» или «нравственности» [29] .
29
Eaves T. C. D., Kimpel B. D. Samuel Richardson: A Biography. Oxford: Clarendon Press, 1971. P. 124–141.
С
30
Письмо Бредшай датировано 11 января 1749 года, цит. по: Eaves, Kimpel. Samuel Richardson. P. 224. Edwards letter of January 26, 1749 // Barbauld (Ed.) Correspondence of Samuel Richardson. Vol. III. P. 1.
«Кларисса» больше пришлась по нраву высоколобым читателям, нежели широкой публике. Тем не менее она выдержала пять переизданий в последующие тринадцать лет и вскоре была переведена на французский (в 1751 году), немецкий (в 1752 году) и голландский (в 1755 году) языки. Исследование личных библиотек французов, сформировавшихся между 1740 и 1760 годами, показало, что «Памела» и «Кларисса» входят в тройку наиболее часто встречающихся в них английских романов (наряду с «Томом Джонсом» Генри Филдинга). Несомненно, объем «Клариссы» отпугивал некоторых читателей, беспокоил он и самого Ричардсона – еще до отправки тридцати рукописных томов в печать он пытался сократить роман. В парижском литературном бюллетене встречаются противоречивые отзывы о французском переводе: «При чтении книги я испытывал очень необычные чувства: и истинное удовольствие, и страшную скуку». Однако два года спустя другой автор бюллетеня заявил, что благодаря гению Ричардсона, вызвавшему к жизни такое множество самобытных персонажей, «Кларисса» является «возможно, наиболее удивительным произведением, когда-либо выходившим из-под пера человека» [31] .
31
О личных библиотеках французов см.: Jost F. Le Roman epistolaire et la technique narrative au XVIIIe siecle // Comparative Literature Studies. 1966. № 3. P. 397–427, особ. р. 401–402. Данные взяты из исследования Даниеля Морне, опубликованного в 1910 году. Об отзывах, приведенных в бюллетенях (их составляли французские интеллектуалы для иностранных монархов, желавших быть в курсе последних новостей французской культуры), см.: Correspondance litteraire, philosophique et critique par Grimm, Diderot, Raynal, Meister, etc: revue sur les textes originaux, comprenant outre ce qui a ete publie a diverses epoques les fragments supprimes en 1813 par la censure, les parties inedites conservees a la Bibliotheque ducale de Gotha et a l’Arsenal a Paris, 16 vols. Paris: Garnier, 1877–1882; Nendeln, Lichtenstein: Kraus, 1968. P. 25, 248 (25 января 1751 и 15 июня 1753). Аббату Гийому-Тома Рейналю принадлежит авторство первого бюллетеня; второй, по всей вероятности, написал Фридрих Мельхиор Гримм.
По мнению Руссо, его собственное произведение было лучше, чем книга Ричардсона, тем не менее он ставил «Клариссу» выше остальных романов: «До сих пор ни на одном языке не написан еще роман, равный „Клариссе“ или хотя бы приближающийся к ней». «Клариссу» и «Юлию» продолжали сравнивать между собой до конца XVIII века. Жанна Мари Ролан, супруга министра и неформальный координатор политической фракции Жиронды в эпоху Великой французской революции, признавалась другу в 1789 году, что, перечитывая роман Руссо каждый год, все же считает произведение Ричардсона венцом совершенства. «В мире нет народа, предложившего роман, который бы выдержал сравнение с „Клариссой“. Это шедевр в своем жанре, образец и причина отчаяния любого подражателя» [32] .
32
Ричардсон на комплимент Руссо взаимностью не ответил. По его словам, читать «Юлию» было невозможно (однако он умер в год выхода «Юлии» на французском языке). Цитата из Руссо и о реакции Ричардсона на «Юлию» см.: Eaves, Kimpel. Samuel Richardson. P. 605. Цит. по: Руссо Ж. Ж. Письмо к д’Аламберу о зрелищах // Избранные сочинения в трех томах. М.: Государственное издательство художественной литературы. Т. 1. С. 131. Perroud C. (Ed.) Lettres de Madame Roland, vol. 2 (1788–1793). Paris: Imprimerie Nationale, 1902. P. 43–49, особ. р. 48.
Как мужчины, так и женщины отождествляли себя с героинями этих романов. Из писем в адрес Руссо мы знаем, что мужчины, даже военные, оказались далеко не равнодушны к судьбе Юлии. Некий Луи Франсуа, армейский офицер в отставке, писал Руссо: «Она свела меня с ума. Представьте, что было со мной при известии о ее смерти… Никогда ранее не проливал я столь сладостных слез. Чтение так сильно повлияло на меня, что, думаю, я бы с радостью умер в этот возвышенный миг». Некоторые читатели открыто отождествляли себя с героиней. Ш.-Ж. Панкук, впоследствии ставший известным издателем, признавался Руссо: «Я пропустил через сердце чистые чувства Юлии». Психологическое отождествление, ведущее к эмпатии, явно преодолело гендерные различия и условности. Читатели-мужчины не только идентифицировали себя с Сен-Пре, возлюбленным, от которого Юлию вынуждают отказаться, еще меньше они сопереживали ее учтивому и мягкому мужу Вольмару или отцу-тирану барону д’Этанжу. Подобно читателям-женщинам, мужчины отождествляли себя с Юлией. Ее борьба с собственными страстями в попытках вернуться к добродетельной жизни оказывалась и их собственной борьбой [33] .
33
Darnton R. The Great Cat Massacre and Other Episodes in French Cultural History. New York: W. W. Norton, 1984. P. 243. Цит. по: Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2002. С. 284. Labrosse C. Lire au XVIIIe siecle: la Nouvelle Heloise et ses lecteurs. Lyon: Presses Universitaires de Lyon, 1985. P. 96.