Извращённое чувство
Шрифт:
Я откидываюсь в большом кресле и подношу свой бокал к губам.
— На тебя, — отвечаю я.
— Ага, — вздыхает она, откидываясь на спинку дивана. — Ты часто это делаешь.
— Что? — спрашиваю я. — Смотрю на тебя?
— Угу, — она закрывает глаза и откидывает голову на подушки. — Раньше ты этого не делал, не тогда, когда мне было не всё равно. Но сейчас… я чувствую, как ты смотришь на меня, и всё, чего я хочу, — это чтобы ты исчез.
Я хмурюсь, хотя и не уверен, почему её слова так беспокоят меня.
Она резко
— Какой серьёзный, — насмехается она. — Знаешь, Баба раньше говорил, что если ты будешь слишком сильно хмуриться, твоё лицо застынет в таком положении.
— Очаровательно, — растягиваю я слова, делая глоток виски и наслаждаясь тем, как оно обжигает горло и оседает в груди.
— Не буду врать, я могу представить тебя в роли ворчливого ребенка, — размышляет она. — Есть какие-нибудь фотографии, чтобы опровергнуть мою теорию?
— Довольно, — огрызаюсь я, не желая говорить о своём детстве.
Она выпячивает нижнюю губу, фыркая и закатывая глаза. Это выглядит по-детски, и у меня мурашки бегут по коже, когда я представляю, как было бы здорово отшлёпать её по попе и заставить извиниться за неуважение. Но вместо этого я делаю ещё один глоток, пытаясь избавиться от этих мыслей.
После этого она замолкает, потому что я определенно испортил момент, и я уже собираюсь оставить ее продолжать пить самостоятельно, когда она говорит, ее голос тише, чем раньше.
— Как же ты всё помнишь? — спрашивает она.
— Что именно?
— Ну… — она взмахивает рукой. — Всё хорошее.
Я допиваю остатки из своего бокала и ставлю его на столик рядом с собой.
— Я бы предпочёл забыть.
Она хмурится и наклоняет голову, в её глазах появляется любопытство. От глубины её взгляда мне становится не по себе, как будто она снимает слои, которые я не хотел показывать, и пытается найти сломленного маленького мальчика, который похоронен под ними.
Она не найдет его там. Он исчез вместе с моим дерьмовым отцом.
— Я люблю фотографировать, но уже давно не делала этого по-настоящему, — задумчиво произносит она.
— Я несколько раз видел тебя с фотоаппаратом, — замечаю я.
— Да, но это не то же самое.
— Фотография есть фотография.
Ее руки шлепают по дивану, и она насмехается.
— А бриллиант — это просто бриллиант, верно?
Я поднимаю свой бокал.
— Туше.
Она проводит кончиком пальца по уголку рта, и у меня внутри всё переворачивается, когда я представляю, каковы на вкус её губы, когда от неё пахнет виски.
— Хочешь узнать кое-что? — спрашивает она с игривым блеском в глазах.
Я вздыхаю, притворяясь раздражённым, хотя на самом деле это не так.
— Полагаю, ты всё равно мне расскажешь.
— Я ходила на курсы фотографии в колледже, — она прикрывает рот руками, как будто не собиралась мне это говорить.
— Вау, — растягиваю я слова. — Вот это ты бунтарка.
Она
— Да, мой отец не знает. Но… когда я говорю тебе, что никогда не испытывала такой радости от чего-либо, как в фотолаборатории, когда проявляла свою пленку… — она качает головой. — Я говорю это на полном серьёзе. Теперь всё происходит мгновенно, — она щёлкает пальцами. — Цифровая съемка. Но когда я была одна в тёмной комнате и смотрела, как перед моими глазами оживали воспоминания, которые я запечатлела… — она снова качает головой. — Только тогда мой разум перестал донимать меня неконтролируемыми мыслями.
У меня сжимается сердце, когда я вижу тоску на её лице. Я и не подозревал, что она серьёзно увлекается фотографией. Всегда думал, что она тратит деньги Али и развлекается, занимаясь каким-то необычным хобби, которое её на самом деле не интересует.
Но передо мной не эта женщина, и теперь я задаюсь вопросом, существовала ли вообще та версия ее в моей голове.
— Это то, что тебе нравится? Тишина? — спрашиваю я, внезапно ощущая острое желание узнать о ней больше.
Она мягко улыбается.
— Я люблю сохранять воспоминания. Эмоции, которые обычно мимолетны, навсегда остаются в моей памяти. Взгляд человека, который прожил насыщенную жизнь. Взгляд человека, который понимает, что влюблён. Радость на их лицах, когда они смеются над шуткой. Фотографии помогают нам вспомнить то, что в противном случае мы бы забыли, — её улыбка исчезает. — Я пытаюсь запечатлеть своего отца, пока ещё могу, но мне приходится делать это тайком, когда он не видит. Если бы он знал, не думаю, что он позволил бы мне сделать снимок, чтобы сохранить его последние мгновения.
Её голос дрожит на последнем слове, и меня пронзает неожиданное сочувствие.
Она смотрит на меня многозначительно, в её глазах блестят слёзы, которые она не проливает.
— Полагаю, он похож на тебя. Наверное, предпочёл бы просто забыть, — говорит она.
Она наклоняется вперёд, берёт с кофейного столика бутылку алкоголя, снова наполняет свой бокал и делает большой глоток.
— Твой отец любит тебя, — говорю я. — Он просто гордый человек. Вы не так уж сильно отличаетесь. Оба упрямые. Твердолобые. Трудолюбивые.
Я замолкаю, не зная, как она отреагирует на мои слова, но всё равно хочу её разозлить. Справляться с её гневом легче, чем с её искренностью, и мне не по себе от того, как мне понравилось слушать о её страсти к фотографии.
— Но ты угождаешь людям больше, чем он, — добавляю я. — Должно быть, это у тебя от матери.
Я ожидаю, что она ответит какой-нибудь колкостью, которая вызовет у меня желание либо убить её, либо нагнуть и оттрахать, но она просто кивает и снова подносит стакан к губам.